Остаток дня прошел в хаосе веселья. Подробности помню смутно. Мой ликер имел необыкновенную популярность — хотя сейчас я бы предпочел трубку, набитую табаком! Были танцы под неровный распев тех, кто уже танцевать не мог и ритм, выбиваемый в ладоши, исполнялись шлягеры 1944 года, которые Стаббинс называл «свингом» — так же как и телодвижения, которые под них выкомаривались. По моей просьбе они завели «Землю верных» или «Райскую сторону», а я сдержанно станцевал им свой танец, вызвав бурю эмоций. Диатриму жарили на вертеле до самого вечера, срезая частями и непрерывно подавая к столу, и вскоре на истоптанный песок легла заря, окрашивая красным блюда с сочным жареным мясом.

Как только Солнце опустилось за деревья, компания стала быстро расходиться: большинство привыкло к куриному образу жизни, и засыпало вместе с закатом. Я распрощался с остатками компании, пожелав всем спокойной ночи, и отправился под свой навес. Сев у входа и попивая остатки ликера, я смотрел на черную тень леса, расплескавшуюся вдоль моря палеоцена. В воде ходили серебристые тени: то ли блики Луны, то ли спины акул.

Я вспомнил загадочный разговор с Нево и тут же услышал шаги по песку.

Я обернулся. Это была Хилари Бонд — я узнал ее скорее по походке — лица уже было не различить во тьме. Отчего-то я не удивился столь неожиданному появлению.

— Можно присоединиться? — с улыбкой спросила она. — У вас еще не осталось самогончика?

Я гостеприимно махнул рукой, указывая место рядом и вручая свою скорлупку. Она кокетливо отпила.

— Славный выдался денек, — сказала она.

— Да уж. Гуляли от рассвета до заката. И все благодаря вам.

— Нет, благодаря всем нам. — Она порывисто пожала мою руку — и это прикосновение было как удар электрического тока, пробивающий насквозь. — Я хочу, — заговорила она, — поблагодарить вас за все, что вы сделали для нас. Вы с Нево.

— Да ничего такого особенного мы не…

— Без вас мы вряд ли бы выжили. — Голос ее был странным до неузнаваемости. Я привык слышать в нем командные нотки, трезвое рассуждение, озабоченность, еще что-то — но тут не было ни того, ни другого, ни третьего… было совсем другое.

— А теперь, после всего, что вы нам показали, и чему нас научил Нево, думаю, у нас есть все шансы построить здесь новый мир…

Ее длинные чуткие пальцы скользили по моей ладони. И все же я чувствовал рубцы, оставшиеся от ожогов.

— Спасибо. Прямо целый панегирик. Но вы так говорите, словно бы мы куда-то уходим…

— Но вы ведь, в самом деле… уходите. Разве не так?

— Вы что, знаете о планах Нево?

Она неуверенно пожала плечами:

— В принципе. В общих чертах.

— Значит, вам известно больше, чем мне. Я должно быть пропустил несколько последних лекций и не в курсе, чем он там занят — а то можно было бы наверное, догадаться. Если он снова построил машину времени, то где же он мог раздобыть платтнерит? Джаггернауты разбиты наголову.

— Я знаю, откуда, — усмехнулась она. — Из обломков «Zeitmaschine». Странно, что вы об этом не догадались. — Судя по голосу, она, в самом деле, была озадачена такой моей рассеянностью.

Стареть начинаю, — подумал я. Или наоборот. В детство впадаю.

— Так разве вы не отправляете с Нево?

Я потряс головой. Даже не покачал? именно потряс — категорично, чтобы при этом не возникало никаких сомнений.

— Не знаю. Иногда чувствуешь себя таким старым, таким уставшим… достаточно повидавшим на своем веку.

Она сочувственно хмыкнула.

— Какой вздор! Посудите сами: вы же все это начали. — Она обвела рукой по сторонам, как будто была обязана, в самом деле, всем этим мне. — Все это. Ваше путешествие во времени изменило это и привело вот к чему.

Она вперилась взглядом в спокойное море.

— А теперь пришло новое оружие. — Она покачала головой. — Знаете, по мощности джаггернауты времени приравниваются к атомным подводным лодкам, и поверьте мне, их командиры кое-что знают о планах генерального штаба. Так вот, сейчас, за пятьдесят миллионов лет до появления человечества, планы английского командования все равно не имеют значения. Меня всегда удивляла ограниченность штабистов. Устроить вооруженное столкновение, устранить видную фигуру… Если в ваших руках такой совершенный механизм как транспорт хроно-перемещений, да еще с комплектом вооружения на броне — то зачем тянуть, десятилетиями воздерживаться от решительных действий, рыться в биографиях Бисмарка или Кайзера, когда можно сделать бросок в прошлое на миллионы лет? Зато теперь у наших детей есть время подготовиться. Ведь мы собираемся перестроить человеческие отношения — и само человечество — разве не так? — она обернулась ко мне. — Но вы еще не достигли конца. Что есть Последнее Изменение, как вы думаете? Вы можете вернуться к самому моменту Создания, и снова начать все оттуда?

Я вспомнил Геделя и его мечты об окончательном Финальном Мире.

— Не знаю, не знаю, как далеко это может зайти, — задумчиво произнес я. — Даже не представляю.

Ее лицо было так близко, что казалось огромным, ее глаза зияли колодцами тьмы в сгущавшихся сумерках.

— Значит, — сказала она, — вы должны отправиться туда, к истокам. Чтобы все исправить. Разве не так?

Она придвинулась ближе (хотя ближе было уже некуда) и я почувствовал тепло ее руки и дыхания.

В ней было некоторое напряжение — или сдержанность, которую она не могла или не хотела преодолеть. Я погладил ее зарубцевавшиеся шрамы, и она вздрогнула, словно мои пальцы были из льда. Но Хилари уже схватила мою руку крепко, не выпуская ее:

— Прости. Мне это не просто дается.

— Отчего? Боишься потерять авторитет, командир?

— Нет, — отвечала она, и я тут же почувствовал себя глупо и неловко. — Из-за войны. Не время. Разве сам не видишь? Понимаешь? Из-за всех тех, кто ушел… Иногда не заснуть. Ты страдаешь сейчас, не «тогда» а «сейчас», ничто не прошло, — вот в чем заключается трагедия тех, кто выжил. Ты чувствуешь, что не можешь забыть — и чувствуешь несправедливость во совсем. Даже в том, что ты продолжаешь жить, не разделив участи остальных.

Если ты порвешь с нами, теми, кто умер,

Мы не спим, хоть маки растут

В поле Фландерса…

Я прижал ее ближе, и она растаяла на моей груди, эта хрупкая, раненая птичка.

В последний момент я прошептал:

— Но зачем, Хилари? Зачем сейчас?

— Перекрестное опыление, — пробормотала она, задыхаясь. — Богатый обмен генами.

И мы пустились в путешествие — не на край времен, но к границам нашего Человечества, находившимся здесь, на пустынном берегу первобытного моря.