тварь!), — взревела ведьма. — Byddaf yn cymryd eich gwaed a gwaed eich epil, ac yna byddaf yn delio â'r arglwydd o'r diwedd! (Я заберу твою кровь и кровь твоего потомства, а после окончательно разделаюсь с владыкой!)

— Try. (Попробуй), — насмешливо отозвался Ниггур.

Туман, что до этого лишь робко приближался к полю битвы, словно по приказу ринулся вперёд, и вот уже всё вокруг затянула серая мгла. Дальше вытянутой руки ничего не было видно. Атон пытался остановить кровотечение, пока выдалась такая возможность. Выходило плохо, кровь текла ручьём — как из обрубка руки, так из скверной раны на ноге. Стрэйб пытался плохо слушавшимся пальцами левой руки оторвать кусок одежды, чтобы хоть как-то перетянуть раны, но ничего не получалось. Силы покидали его, тело немело и холодело. Он умирал. Где-то в тумане гвардеец слышал отголоски боя. Ведьма оглушительно верещала на языке владык, а в унисон ей раздавались стрёкот и хлёсткие удары кнутов щупалец. Бой шёл не на жизнь, а на смерть, но Атона это уже не волновало. Голова с каждой секундой становилось всё тяжелее, веки закрывались, и он чувствовал, что жизнь покинет его тело с минуты на минуту.

“Боюсь… такое даже… Авива бы… не залатала… Скверная смерть”.

Когда Стрэйб уже почти потерял сознание, он увидел очертания в тумане. Силуэт не походил ни на человека, ни на ведьму, ни на младого. Это было что-то третье. “Ангел… за мной”.

***

Говорят, перед смертью перед глазами проносится вся жизнь. Атон всегда боялся этого, боялся вновь увидеть то, что он хотел бы забыть, но теперь у него не было выбора. “Вся жизнь” была большим преувеличением, скорее это были самые ярки моменты, которые сильно отпечатались в памяти и душе. Вот молодой парень стоит над своим первым трупом, вот его, кричащего от страха и боли, держат стражники, готовые отрубить ему руку, и вот он уже в карете, сидит напротив юного принца Балдера. Тот о чём-то говорит, спрашивает, но Стрэйб не слышит слов, он видит лишь двигающиеся губы и обеспокоенное лицо принца. Следующей остановкой в чертогах памяти стал плац, где его, парня из трущоб, учат держать меч, бьют по ногам, когда он принимает неправильную стойку, и кричат, когда он делает что-то неправильно.

Затем память отнесла его в винный погреб короля, куда он и двое его друзей по службе пробрались и без каких-либо угрызений совести стащили два ящика дорого вина. А вслед за этим память отнесла его в тронный зал, где он и его сослуживцы, сильно побитые, предстали перед королём за своё воровство, и где в очередной раз вперёд вышел Балдер и заступился за глупых мальчишек. Затем поток памяти отнёс гвардейца на похороны его друга детства, что погиб в драке в какой-то захудалой таверне, а после почти сразу на поле битвы под замком Гармион, где занял осаду обезумевший граф, возомнивший себя королём.

Память кидала капитана по всем трагичным и чёрным дням его жизни. Где он терял друзей, своих сослуживцев… и себя самого. В те дни, когда он был настоящим подонком, когда напивался до беспамятства, когда кричал на своих любовниц и даже бил. Атон знал, что прожил жизнь, может, и не полного отморозка, но уж точно далеко не святого. Стрэйб и не надеялся, что чертоги его разума покажут ему хоть что-то хорошее, ведь лично он не мог вспомнить ни одного хоть сколько-нибудь светлого момента в своей жизни. Но внезапно он вновь оказался на плацу, только в этот раз уже в качестве не ученика, а учителя. Арий, его оруженосец, со всем усердием старался научиться стрелять, а Атон, как его наставник, прикрикивал на него — но не из злобы, а чтобы поддержать пусть и неопытного, но всё же выкладывающегося на все сто процентов парня. Память показала много эпизодов с Арием, несколько моментов с Амиром, и пару вечеров, где он и другие офицеры сидели в казармах, выпивали и рассказывали разные истории.

Когда Атон уже был готов предстать перед небесными вратами, память принесла его к ней. Авива стоял на том берегу в угрожающей позе и держала посох, что направляла на него. Затем картинка сменилась — вот они с Авивой прощаются с Адэхи, затем стоят в залах Элбана, во дворце Броука, на берегу острова, где они победили ведьму, и где он впервые её обнял и поцеловал. Пустыня, город ящеров, опять пустыня, земли ветров, снежные поля и наконец — владения тумана. Этот эпизод был самым ярким и подробным. Авива стоит напротив него и просит его быть осторожным, а он вместо слов подошёл к ней, прижал к себе… и поцеловал. Стрэйб не знал, зачем он это сделал — для того, чтобы успокоить её или себя, или он таким образом прощался, потому что не верил в свою победу. Но тот поцелуй, пожалуй, был самым сладким в его жизни, именно он придавал ему сил и уверенности в победе, правда, как оказалось, этого не хватило.

Лицо Авивы медленно таяло в дымке, а окружающий мир сменялся тьмой.

“Вот и всё. Жизнь закончилась. Теперь на суд…”.

Но страшного суда не было, была темнота. Атон осознавал себя, но сделать ничего не мог, своего тела он не ощущал.

“Пустота… бескрайняя вечная пустота. Это, конечно, не рай, но куда лучше забвения. Есть время подумать над…”.

— Как долго? — послышался голос сразу отовсюду.

“Что как долго?” — мысленно спросил Атон.

— Не знаю, — ответил за него ещё один голос, более низкий и глубокий. — Пару часов, может, больше.

— Главное, он будет жить…

— Pena baify mhlanta minnauwedi caelamser… (Если бы я и мои дети не успели…) — раздался третий голос, шуршавший и холодный.

— Os bydd yn dod gyda ni ar unwaith… (Если бы ты сразу пошёл с нами…)

— Ynabyddwn I, chi, efa'rarglwydd wedimarw eisoes(То я, ты, он и владыка уже умерли бы), — огрызнулся третий. — Roedd y gwrachod yn gryf hyd yn oed Ar Gyfer Bws, a phan gawsant eu trwytho gyda'i gryfder, ni fyddai hyd yn oed fi a fy epil yn gallu ymdopi â nhw. Fe wnaethoch chi ladd un a denu'r ail, gan adael dim ond y prif un. Fe wnaeth fy mhlant ymdopi ag ef, er bod yn rhaid i mi ymyrryd yn bersonol. Nawr nid yw gwrachod yn fygythiad mwyach. (Ведьмы были сильны даже для Буса, а когда они напитались его силой, то даже я со своим потомством бы с ними не справился.