– Это да, – согласился я. – Портить я могу. Слежку за мной ты установил?

Он покачал головой.

– Нет, конечно. Это дикие гуси решили, что ты опасен. Как вижу, они оказались правы, а я тебя недооценил.

– Гусей ты тоже недооценил, – сказал я. – У наемников нет чести, зато есть опыт выживания. Уже просчитали, как оседлают тебя и завладеют добычей. Увидели быстро, что ты не крут, а просто человек, который оказался в нужное время в нужном месте. И потому сумел ухватить такие деньги, о которых никогда бы и подумать не смел.

Он сказал с отчаянной надеждой:

– А если бы я предложил тебе половину?

– Профессионал бы предложил раньше, – сказал я с упреком. – Тогда был бы шанс… А сейчас сюда едут. Думаю, даже ОМОН захватили. Не потому, что ты так опасен, я же говорил, ты и муху не сможешь убить, просто двенадцать миллионов внушают уважение простому человеку.

Он вынул руку из-за спины, я с холодком рассмотрел в его ладони крохотный шприц с тонкой иглой. Жидкость неприятно зеленая, прозрачная.

– Да, – сказал он, – вижу, ты все понял правильно. Это егаланц. Убивает мгновенно.

– Не поможет, – ответил я как можно более уверенным голосом, хотя внутренности от ужаса свело. – Я включил запись. Сейчас все, что видят камеры здесь, видят и в полиции.

Лицо его перекосилось ненавистью.

– Но ты, сволочь… до бессмертия точно не доживешь!

Мои мышцы напряглись, готовые метнуть тело в сторону. За спиной с грохотом распахнулась дверь, прогремел страшный, просто нечеловеческий голос Ингрид:

– Замри!.. Не двигаться!.. На колени!

Он застыл, но на колени опускаться не стал, перевел взгляд с моего лица на дверь.

Ингрид подбежала и быстро заслонила меня собой, держа Медведева на прицеле.

– На колени!

Пистолет она держит крепко и профессионально строго, Медведев прошипел с ненавистью:

– Нет уж, не возьмете.

Его рука со шприцем пошла к его шее. Ингрид напряглась, я ощутил, что сейчас выстрелит ему в руку.

– Ингрид, не смей!

Она огрызнулась, не поворачивая головы:

– Должны предотвращать…

– Он ничего не сделает, – заверил я. – Смерти страшится, не видишь? Крохотный шанс дожить до бессмертия остается и в тюрьме. У живого всегда есть шанс. У мертвого нет.

Она заколебалась, чувствую, а Медведев прикоснулся острием иглы точно к сонной артерии и посмотрел нам в глаза.

– Это будет на вашей совести.

Ингрид снова чуть не нажала на спуск, я торопливо опустил ладонь на ее руку, заставляя пистолет смотреть стволом в пол.

– Нет!.. Он Достоевского читал.

Она зыркнула на меня люто.

– И что?

– Я достоевцев знаю лучше, – заверил я. – Согласны на все, только бы жить. Все оставшиеся годы готов стоять в дерьме по ноздри и питаться им, но никогда с собой не покончит.

Медведев некоторое время смотрел ненавидяще, потом лицо исказилось гримасой, выронил шприц и, всхлипнув, обреченно протянул руки вперед.

– Да, – сказал я с сочувствием. – Все-таки ты эта… дрожащая.

Ингрид, осторожно ступая, чтобы на наступить на шприц, подошла и со зловеще металлическим звуком защелкнула на кистях рук наручники и только тогда сказала почти с ненавистью:

– Ты что, гад, разбегался? То жопу из кресла поднять не можешь, за стены хватаешься, а сейчас сам шкурой рискуешь неизвестно зачем!

В комнату вбежали двое запыхавшихся полицейских из охраны внизу, подхватили Медведева под руки и, держа почти на весу такую тушу, вытащили в коридор.

Ингрид проводила их взглядом, повернулась ко мне, все еще злая, как кобра, которой наступили на хвост грязным сапогом.

– Ты придурок!.. Знаешь это? Придурок!.. А если бы он ткнул тем шприцем?.. Ладно-ладно, не смотри так. Поняла, проехали. У него в самом деле шанс дожить?

Я изумился.

– В тюрьме?.. Ты знаешь, сколько людей на свете?.. И все имеют право получить бессмертие раньше заключенных. А еще их дети, внуки, правнуки…

Она оглядела меня с головы до ног.

– Ничего себе ты ему пытку обеспечил. Он перед тобой просто зайчик.

– День закончился хорошо, – ответил я. – По чашке кофе и – на работу! Надеюсь, там уже сняли печати с двери лаборатории?

– Печати? – переспросила она. – Какие печати?