– Эй, Валуа, – прокричал Рике, – дай эту тысячу экю мне, и я умру со смеху!

Вокруг друзей засвистели стрелы.

– Спускаемся! – спокойно сказал Гийом. – До завтра тут все будет тихо. Забава закончилась.

Они спустились и направились к баррикаде улицы Убогих.

Но в этот момент, перекрывая все прочие шумы Двора чудес, поднялся невообразимый гул на улице Вольных Стрелков.

Гийом и Рике бросились туда: теснимые войсками Мариньи, бродяги обратились в беспорядочное бегство.

Бурраск и Рике ринулись вперед, крича:

– Идем на помощь! Смерть жандармам!

– Куда вы, друзья? – промолвил некто, внезапно вырастая перед ними.

То был Бигорн.

– Разве не видишь, что наши отступают?

– Ба! – сказал Бигорн, подмигнув. – Ну и пусть себе!..

* * *

Что же происходило на улице Вольных Стрелков? Туда Мариньи бросил свои основные силы, и не только потому, что там не было баррикад, но и потому, что через эту, более широкую улицу можно было провести массированное наступление. Первый министр лично командовал атакой. За первыми отрядами лучников, расположившимися так, чтобы идти один за другим, взобравшись на бочку напротив генштаба Мариньи, издали, восторженно стуча ногами, наблюдал за сражением король. Рядом с ним находился Валуа, который только что присоединился к Людовику, сообщив, что баррикада на улице Святого Спасителя оказалась неприступной. Вскоре подоспел и Шатийон, заявивший, что у баррикады на улице Убогих, которую также не удалось взять приступом, королевская армия потеряла пятьдесят бойцов.

– Неважно! – кричал Людовик. – Эти бродяги не знакомы с искусством войны. Видите: главный проход они оставили свободным, и сейчас мои храбрецы зададут им жару! Смерть Христова! И почему только я не могу сам…

– Сир, – промолвил Валуа, – сражаться против сборища нищих было бы недостойно Вашего Королевского Величества…

– Это так, мой дорогой дядюшка, но плевать я хотел на это величество!..

Людовик был искренен. Он бы с удовольствием в этот момент послал свою корону ко всем чертям; Мариньи и прочим сеньорам из королевской свиты с трудом удалось убедить его в том, что королю Франции не пристало сражаться против всякого сброда.

Итак, он злился, но утешал себя тем, что присутствует при главной атаке, которую планировалось провести через улицу Вольных Стрелков. Его шевалье, сеньоры, все, что было самого ужасного из жандармов, шли первыми, таща за собой лучников. И нужно сказать, что ни один из этих благородных сеньоров не вытащил из ножен шпагу, ни один не вооружился секачом или палицей; одни держали в руке обычный кинжал, другие – короткий нож, третьи и вовсе были без оружия.

Возглавлял это шествие сам Мариньи.

Он был мрачен, и во взглядах его сверкали молнии, подобные тем, что распарывают в грозу черные тучи. Отцовская боль преобладала в нем над всеми прочими чувствами. Вероятно, он надеялся «поймать» первую же выпущенную бродягами стрелу. Он шел один, далеко впереди всех, походкой тяжелой, но уверенной. В руке он держал кнут, коим подгоняют гончих; то было его оружие. Позади него, в три или четыре шеренги, маршировали сеньоры – молчаливые, преисполненные презрения…

Позади сеньоров – лучших из лучших при дворе Людовика Сварливого, – вопя во все горло в предвкушении кровавой сечи, бесформенной массой шли лучники, копейщики и алебардщики. Все это производило внушительное зрелище и сопровождалось громогласными проклятьями.

Приблизившись к первым шеренгам нищих, Мариньи рявкнул:

– Назад, собаки!

– Вперед! Вперед! – взревели голоса лучников.

И тогда случилось невообразимое: Мариньи пошел на этих бродяг, словно желая в одиночку подавить этот великий мятеж. Казалось, что человек этот одним своим видом пугает весь этот нищий сброд; он был само воплощение власти, могущества, высшего командования!

И эта толпа нищих – да-да! – отступила под его взглядом!

Шеренги сеньоров разразились громким хохотом.

– Ура! Ура! – завопили уже готовые броситься вперед лучники.

Мариньи поднял руку, сдерживая их, заставляя идти ровным шагом, словно хотел заставить нищих бежать под огнем его глаз.

Где-то вдали нетерпеливо топал ногами король.

Побледневший от ярости, Карл де Валуа наблюдал за этим непомерным триумфом, который мог вернуть его сопернику всю славу и силу.

Мариньи по-прежнему шел вперед, перед ним пятились карманники, домушники, убогие, все эти жулики, по которым плачет виселица. Он же лишь ворчал:

– Назад, собаки!

И они действительно походили на огромную свору собак, которых доезжачий держит на расстоянии при помощи своей плетки.

Бродяги отступали, бросались врассыпную… Они осыпали его градом ругательством – что было, то было! – но отступали, толкаясь и спеша укрыться во Дворе чудес…

И Мариньи входил во Двор чудес, изо всех углов которого неслись мольбы о пощаде!.. А вслед за Мариньи – сеньоры. А вслед за сеньорами – две тысячи лучников!..

Все это войско оказалось в царстве Арго!

Все двери лачуг поспешно открывались, и повсюду бродяги, подобные ищущим норы зайцам, бросались в аллеи, исчезали…

Лучники выстроились в боевом порядки посреди Двора чудес…

Мятеж был подавлен!..

– Тем, кто хочет сохранить себе жизнь, советую признать себя побежденными и сдаться! – прокричал Мариньи громоподобным голосом, который перекрыл всю эту остервенелую суматоху.

В этот момент на улице Вольных Стрелков раздался оглушительный грохот.

Тотчас же, раз за разом, громыхнуло еще дважды или трижды, затем эти бухания уже и вовсе перестали поддаваться подсчету, тогда как в глубине улицы, темно-серыми завитками, начало подниматься густое облако пыли.

Лучники, офицеры, шевалье, сеньоры – все повернулись к тому месту, где возникла эта непроглядная завеса, внутри которой, словно в грозовой туче, гремел гром, и все издали ужасный крик, все бросились или хотели броситься назад… Слишком поздно!

В ту же секунду нищие, убогие, деловые парни, карманники, весь этот невероятный люд, казалось, бежавший перед плеткой Мариньи, все эти грязные, свирепые оборванцы, которые укрылись в аллеях, закапываясь в землю, словно огромное семейство зайцев, захваченных врасплох охотником, все эти вооруженные секачами, пиками, рапирами и кинжалами мужчины и женщины, все они, будто по сигналу, высыпали из своих норок и ринулись на войско Мариньи, толкаясь, бросая страшные проклятия, каждое из которых сопровождалось ударом в грудь или в голову… То была орущая толпа демонов, четырех- или, быть может, пятитысячная, и весь этот огромный водоворот закружился вокруг лучников, которые в страхе бросали оружие, вокруг неподвижных и бледных, ожидающих смертельного удара сеньоров, наконец, вокруг оцепеневшего от ужаса Мариньи.