Улица Вольных Стрелков оказалась перегороженной. Или, скорее, от улицы Вольных Стрелков осталась лишь та часть, что примыкала ко Двору чудес.

Лачуги – с обеих сторон – теперь представляли собой лишь груды развалин. Войти во Двор чудес больше не представлялось возможным.

Ангерран де Мариньи, пятьдесят шевалье и сеньоров, две тысячи лучников и офицеров оказались пленниками бродяг и нищих…

По слухам, король Людовик Сварливый, словно Приам при виде разграбленной Трои, рвал на себе волосы от отчаяния.

– Мои отважные шевалье! – вопил он.

– Сир, – произнес рядом с ним чей-то голос, похожий на шипение змеи, – затребуйте их по примеру Цезаря Августа, который потребовал у Вара свои потерянные легионы![24] Затребуйте от Ангеррана де Мариньи, который завел их в эту ловушку.

Король обернулся и увидел Валуа.

– Мы их освободим! – проревел он. – За мной!..

Бросившегося с вытянутой вперед шпагой Людовика едва остановили; для того, чтобы сделать улицу проходимой, потребовалась бы неделя работы, при условии, что рабочие смогли бы заниматься своим делом, не опасаясь стрел бродяг!

Случилось же вот что:

Пять или шесть домов, с каждой стороны улицы, были заминированы, подкопаны, разрушены у оснований, пока человек пятьсот или шестьсот нищих, под командованием герцога Грошового, на протяжении двух суток сдерживали лучников, отвечая на ругательства угрозами, а на оскорбления – проклятиями. Словом, в то время как люди герцога Грошового забавлялись таким образом с лучниками короля, в то время как королевские войска мало-помалу сосредоточивались, в то время как командиры решали нанести основной удар именно по этой улице, где, как они думали, мятежники попросту не успели возвести баррикаду, Буридан занимался подземной работой. Изнутри заминированные дома были подперты балками, к основанию каждой балки привязана длинная веревка.

Когда прошел Мариньи, а вслед за ним – и его шевалье, а затем и возглавляемое им войском, Буридан протрубил в рог.

То был сигнал.

Десять человек одновременно потянули за веревки… Балки рухнули… обрушились стены, осыпались крыши… из груды камней и развалин, усыпавших улицу футов на пятнадцать в высоту, образовалась баррикада.

Вот только баррикада эта, вместо того чтобы быть воздвигнутой до штурма, выросла после оного.

Сопровождаемый Ланселотом Бигорном и Готье д’Онэ, Буридан вернулся во Двор чудес.

Готье выхватил кинжал и пошел прямо на Мариньи.

Буридан положил руку ему на плечо. Готье остановился.

Вокруг них раздавались громкие вопли, носились туда и сюда нищие, бегали испуганные лучники; в воздухе стоял оглушительный шум, состоящий из стонов и пронзительных криков женщин, призывающих своих мужчин убивать и резать.

– Куда ты? – выдохнул черный от пыли Буридан.

– Хочу с ним покончить, – прорычал Готье.

– Нет! – сказал Буридан.

– Это наш пленник! – проскрежетал зубами Готье.

– Это мой гость! – промолвил Буридан.

Готье поднял к небу пылающие глаза и взвыл от ярости.

– Готье, – тихо проговорил Буридан, – я поклялся Миртиль, что сохраню ему жизнь… Поклялся, слышишь? А теперь, поступай, как знаешь!

Готье разломил кинжал надвое и отбросил обломки его в сторону.

Буридан устремился в самое сердце Двора чудес. Какой-то шевалье ударил его кинжалом, ранив в плечо. В ту же секунду шевалье без чувств упал наземь, оглушенный кулаком Гийома Бурраска.

Буридан вскочил на помост, что стоял рядом со знаменем мятежников, и оттуда протрубил в рог.

Тут же на помост обрушился град стрел, но ни одна из них его не задела.

Буридан протрубил во второй раз.

– Снять его! – возопил Мариньи. – Озолочу того, кто убьет этого человека.

Десятка два лучников бросились вперед, но у самого помоста они наткнулись на группу нищих с ужасными лицами: то была почетная стража капитана Буридана.

Буридан протрубил в третий раз.

В ту же секунду во всех частях Двора чудес упали секачи, кинжалы были возвращены в ножны, копья опустились, волнения стихли…

Слышались лишь стоны раненых, напоминавшие шипение пены после того, как волна с оглушительным шумом разобьется о скалы.

Сражение закончилось.

Каждого из сеньоров окружали трое или четверо бродяг.

Толпа еще боеспособных лучников была оттеснена в один из углов Двора чудес.

Буридан спустился с помоста, подошел к Мариньи и поклонился. Затем придвинулся еще ближе и, бледный, едва слышно прошептал:

– Монсеньор, ваша дочь приказала мне пощадить вас.

– Сучий выродок! – прорычал Мариньи.

– Монсеньор, вы прощаете свою дочь?..

– Будь она здесь, я бы собственноручно заколол ее кинжалом! – взревел министр.

– Монсеньор, – продолжал юноша, – вы согласны отдать вашу дочь Миртиль мне в жены?

– Будь ты проклят! – прохрипел Мариньи.

– Тогда я заберу ее у вас сам! – сказал Буридан.

Спустя два часа после битвы, в том доме, где Мариньи расположил свой генеральный штаб и где он видел свою дочь и Мабель, в том самом зале, где состоялась сцена, о которой мы уже рассказывали, Людовик Сварливый, Валуа, Шатийон и несколько высокопоставленных сеньоров держали совет.

Отчаяние короля было ужасным. Выразившись в сумбурных жестах, оно завершилось неистовым приступом гнева. После чего Людовик – удрученный, подавленный – слушал советы своего окружения и особенно Валуа. Советы сводились к одному: снять осаду!

– Да, сир, – повторял дядя короля, – это единственный наш шанс выйти из этого положения с честью. Нужно распространить слух, что то было просто отвлекающее наступление, и отвести войска. А через три месяца, подготовившись лучше, мы повторим атаку. Ах! Если бы ее готовил я!.. Но мы так верили в гений вашего первого министра!..

Людовик Сварливый колебался. Его гордое сердце восставало против унизительного отступления.

С другой стороны, продолжение боевых действий, возможно, было чревато и вовсе разгромом. И каким разгромом! Кто знал, каких бесчинств можно было ожидать от этих бродяг в случае их победы?..