В доме тихо жужжали кондиционеры, там было прохладно и сухо, несмотря на горячее солнце снаружи. Окна закрывались стальными опускающимися ставнями, массивные двери были также обшиты стальным листом.

– Здесь мы в безопасности, – сказал Райли, пока она оглядывала гостиную. – В полной безопасности.

В таком изолированном месте Моник не стала бы слишком беспокоиться о безопасности, и она недоумевала, почему для Райли это казалось столь важным.

Еще больше Моник удивлялась своему согласию отправиться с ним в такое уединенное место. Она прекрасно понимала, зачем он пригласил ее поехать с ним и чего ожидает от нее. Так почему она сказала «да»? Почему она так быстро согласилась, выпалив: «Хорошо, конечно», как только он спросил, даже не подумав толком, на что соглашается?

Отчасти виновато в этом было необычное возбуждение Райли. Он напоминал маленького мальчика, который не может радоваться новой игрушке, не показав ее другу, и его безудержное ликование было заразительным.

Но более значимым было то, что чувства Моник к Райли изменились. Лихорадочно трудясь над копией великого алмаза, она немилосердно изнуряла себя, потому что жизнь Райли зависела от того, насколько совершенным будет ее творение. И пока она повторяла это как мантру, до нее постепенно дошло, что жизнь Райли важна для нее. Она беспокоилась за него. Жизнь Моник без Райли была бы тусклой, менее интересной. Она хотела, чтобы он был живой и невредимый, хотела быть рядом с ним.

Вот почему она поехала с ним. Зная, на что соглашается, Моник отправилась с Райли в его сверхсекретную, далеко запрятанную, совершенно безопасную крепость одиночества. И пока была рада, что поехала. Странная перемена в ее чувствах к Райли, нежность к нему, охватившая ее, пока она выполняла его безумное, опасное задание, делали все намного проще и как будто естественнее. Моник даже стала думать о том, что может произойти между ними. Это больше не казалось раздражающим или немыслимым, даже если она проиграет пари.

Все изменилось в первый же вечер.

Райли приготовил чудесную еду и напитки, перелил в графин какое-то редкое вино – Моник это знала, хотя мало что понимала в винах. А потом, после обеда, он отвел ее на берег моря. Там он разжег отличный костер, налил каждому изрядную порцию бренди и сел рядом с ней.

И Моник, очарованная вечером, сиянием звезд, отражающихся в воде, и размякшая от алкоголя, склонила голову на плечо Райли и не возражала, когда он обнял ее за плечи. Ей было спокойно и уютно, она чувствовала себя счастливой. Так, потягивая бренди, они молча сидели в мире и согласии.

И потом она все же спросила.

* * *

Костер почти догорел, жарко светились раскаленные угли, и я уже был готов приступить к делу, когда Моник произнесла:

– Ты обещал мне все рассказать.

Я наклонил голову, чтобы увидеть ее. Оно того стоило. Я обнимал ее за плечи, и ощущение было просто потрясающее, хотя, честно говоря, меня занимали упорные мысли о вещах еще более потрясающих. Я был настолько погружен в эти мысли, что не сразу понял смысл ее слов. Она ткнула меня локтем в бок.

– Ой, ладно – что? – спросил я.

– Райли, ты мне обещал. Ты сказал, что, когда все закончится, ты мне расскажешь. О деле.

Я был уверен, что фактически ничего ей не обещал, но давным-давно я узнал, каким образом женщины воспринимают такие вещи. Вероятно, ты говоришь ей что-то вроде «Посмотрим», а она превращает это в «Ты обещал!» и донимает тебя до тех пор, пока не уступишь и не сделаешь, как она хочет. И какого черта, Моник это заслужила! Честно говоря, она так потрясающе выглядела, что я был готов рассказать ей о чем угодно.

– О’кей, конечно. – Я нахмурился, не зная, как начать, что было нелегко, если учесть весь выпитый алкоголь и прижавшееся ко мне теплое тело Моник. – На первом этапе большой проблемой была система защиты, – начал я. – В смысле, я понимал, что она настолько совершенна, что мне ее не взломать. Пришлось раскинуть мозгами. Сделать так, чтобы она не имела значения. Была несущественной.

– Трудная задача, – пробормотала она.

– Верно, так и было. – Я осознал, что легонько глажу ее по спине круговыми движениями, но она не остановила меня. – И знаешь, это могла сделать только семья. Только богачи из семьи Эберхардт могли обойти все камеры, датчики и прочую хрень.

– Мм, – промычала она, либо соглашаясь с моими словами, либо начиная входить во вкус массажа спины.

– Значит, проблема меняется. Она не в том, как я взломаю защиту, поскольку мне она не по зубам. Реальная проблема в том, как влезть в семью.

И я изложил Моник всю историю. Как узнал о муже-педофиле Катрины, что делало ее слабым звеном. Как манипулировал ею, заставляя думать, что это ее идея, заставляя ее на самом деле полюбить меня, потом даже выйти за меня замуж, после чего я сумел войти в музейную элиту. И черт возьми, история получилась классная! Может быть, самая классная из всех моих историй! И это я тоже рассказал ей. Кто не вдохновился бы, сидя с красивой женщиной на фантастическом частном пляже?

Но в какой-то момент я почувствовал, что Моник стала напрягаться под моей рукой. А потом она оттолкнула мою руку.

– В чем дело? – спросил я.

Она покачала головой, но я видел, что она искренне чем-то расстроена. Она сжала челюсти и нахмурила брови.

– Скажи, Моник, что? Что не так?

– Раз ты не понимаешь, это еще хуже, – медленно произнесла она.

Я ломал голову, пытаясь что-то придумать. В смысле, я чувствую, когда настроение у девушки падает. А перед тем оно было замечательным, и я уже хотел им воспользоваться. Так что же случилось с Моник? Что я такого сделал, отчего она моментально превратилась в ледышку?

Дело было не в краже. Конечно нет! Это наш способ зарабатывать на жизнь. Я не сомневался, она не стала бы возражать, прикончи я урода-педофила. Так что же я такого наделал? Что было не так с самым выдающимся ограблением в истории?

Я ничего не придумал. А Моник все больше дулась. Она даже не смотрела на меня. И я решил отдаться на милость правосудия. Иногда это помогает.

– Прости меня, Моник, – начал я. – Я не стал бы делать ничего, что расстроит тебя, но… в смысле, что я такого сделал? Скажи, чтобы я не повторил этого снова.

Теперь она взглянула на меня, но уж лучше бы она смотрела в сторону. Ее глаза полыхали огнем – но то был совершенно другой огонь. Она смотрела на меня так, словно хотела пристрелить. От ее долгого пристального взгляда мне стало не по себе. Со свистом выпустив воздух между зубами, она покачала головой.

– Райли… – произнесла она, и я решил, сейчас начнется разнос.

Но Моник только глубоко вдохнула и опустила взгляд на свои ногти.

– Райли… – повторила она, на сей раз мягче, – ты, вероятно, один из лучших… в своем деле.

– Вероятно? – переспросил я.