Родине — желаю тебе всяческих успехов в этом деле. Примеров такого служения много. Примеров такого служения много, но лучший из них — жизнь деда твоего (письма, естественно, просматривались цензурой, и их содержание докладывалось наверх; то, что узник всего лишь через месяц после разоблачения «культа личности» на XX съезде не постеснялся представить Иосифа Виссарионовича в качестве образца для подражания в деле служения Родине, наверняка очень не понравилось Хрущеву. — Б. С.).

Сломать шею на соревнованиях, получить двойку, поругаться с Андреем — не желаю тебе.

От ругани с мамой, от грубости бабушке, от неписания писем отцу — избавь тебя черт Иванович».

Любопытно, что отец желал дочери избавиться от всех тех пороков, которыми страдал в детстве, и не только в детстве, особенно когда выпьет. Случайный собутыльник Василия в последние предарестные дни, курсант Б. А. Шульга вспоминал, как в его присутствии пьяный Василий отчитал последними словами старушку домработницу только за то, что она отказалась принести ему еще водки.

В письмах к Капитолине Василий также осведомлялся о том, как поживает дочка. 2 апреля 56-го года он с тревогой спрашивал:

«Ты пишешь, что Лину «учит жизнь». Как это понять? Если долго не сможешь приехать, так напиши хоть намеком. Меня это очень обеспокоило. Получила ли она мое поздравление и как справила свое 15-летие? Как здоровье? Как успехи со спортом? Напиши, что сейчас проходят у них по литературе. Лучше, если она сама напишет, но это долго ждать, — а ты напиши — быть может, я ей помогу советом, как исправить 3-ку».

Письма от Лины вызывали у Василия особую радость. Запертому в четырех стенах узнику очень хотелось быть кому-то полезным на этом свете. 16 апреля 1956 года он отвечал дочке:

«Очень рад, что ты написала. Тоскую без тебя. Теперь немного легче, мама привезла твою карточку — есть на что посмотреть, а с получением письма совсем хорошо. Сегодня как будто ты у меня рядышком — на карточку смотрю, а через письмо разговариваю с тобой. Правда, количеством написанного ты меня не балуешь, но на первый раз и это хорошо.

Очень беспокоит меня твое недомогание. Не связано ли это с тем, что ты перетренировалась? Ведь злости к спорту у тебя хватает даже больше, чем нужно. Может быть, поднажала посильнее и побольше — переборщила? Ведь меры ты не знаешь — плаваешь, пока дух вон. А потом, воздух: наверно, маловато времени остается на гулянье. Я не так выразился — гулять сейчас тебе некогда, а вот дышать свежим воздухом надо обязательно. Час в день надо обязательно быть на воздухе…»

Василий заботился, чтобы дочь не только спортом занималась, но и хорошо училась:

«Линок! «Ревизора» ты разревизируй как полагается. Желаю тебе в этом деле успеха. Мне думается, что попасть на кинокартину (может быть, ее показывают в «повторном фильме») или постановку было бы очень полезно. Но смотри сама, быть может, это противоречит методе вашего школьного совета. Хотя когда мы учились, то так называемые культпоходы по проходимым темам процветали и, на мой взгляд, были очень полезны. Но все идет, все изменяется, и то, что было хорошо вчера, может быть, сегодня не рекомендуется? Во всяком случае, желаю тебе успеха — ни пуха, ни пера!»

И еще Василий в том письме просил Лину побольше заботиться о матери:

«Мама уезжает в Киев. Надо, во-первых, ее проводить. Не знаю, как ты думаешь, но, по-моему, пока меня нет дома, обязанности провожать и встречать маму должны вообще лечь на тебя. Не бабушку же просить об этом! Подумай сама — как приятно, что тебя встречают и провожают. Это значит, что тебя любят, заботятся о тебе и стараются, по мере возможности, облегчить заботы и хлопоты. Мать у нас гордая и упрямая. Она может нашуметь на тебя за такое проявление дочерней нежности, но, поверь мне, что это будет только внешне, для «порядка», а в душе она будет очень тронута и довольна. Многое я отдал бы за то, чтобы облегчить ей трудную сейчас жизнь, но это пока невозможно. Так что, прошу тебя, и за меня, и за себя будь с матерью ласковой и обязательно проводи ее в Киев и встреть, когда приедет, а мне напиши, как все это происходило и ворчала ли она. Только, чур, это между нами. Ты ей ни слова о том, что я тебя просил об этом, а я ей тоже ни слова. Молчок! Ты ведь вообще у меня не болтушка, так что я буду спокоен за этот «секрет»…

А вообще мамка наша издергалась и надо ее беречь. Сделать же это сейчас можешь только ты, так как являешься, кроме мамки, единственной в доме раб-силой, люб-силой, успокой-силой и т. д. и т. п. Надеюсь на тебя.

Пиши, родная моя. Каждая твоя весточка — праздник для меня».

А в следующем письме, 23 апреля, спрашивал:

«Как проводила мать? С каким настроением она поехала? Как ее здоровье? Прошла ее мирихмондия? Как думаешь встречать? Будет ли она звонить из Киева?..

Если мамка позвонит — передай от меня большой привет и поцелуи. Подбодри ее. Она беспокоится за свое судейство (в Киеве Капитолина должна была судить всесоюзные соревнования по плаванию. — Б. С.). Ничего. Пусть не беспокоится. С ее опытом бояться нечего.

Лина батьковна! Обязательно встреть мамку. Купи хоть каких-нибудь цветочков и преподнеси от нас с тобой. Сделай это обязательно, дорогая моя. Обязательно. Ты теперь стала настоящей хозяйкой…»

И тут же давал дочери подробные инструкции, как подготовить квартиру к приезду матери:

«Дома надо, по-моему, сделать так:

1. Навести такой блеск, чтобы у нее в глазах зарябило от чистоты.

2. Накрыть (приготовить заранее — ведь с вокзала вы вместе приедете) стол на 4 персоны: бабушка, мамка, ты и поставь мой прибор. Хоть меня и нет с вами, но пусть прибор стоит, как будто и я с вами. Конечно, никаких сверхъестественных яств не будет, но обыкновенный обед или ужин с такой сервировкой напомнит о другом мае, и, мне думается, это будет приятно мамке.

А вот какое твое мышление по этому вопросу, очень хотелось бы знать, так что опять придется тебе поднатужиться и написать. Примерно стол будет выглядеть так (только сделай скидку на критику, ведь мои художественные «способности» тебе известны) (далее следует рисунок стола. — Б. С.).

3. Самое главное, найди какой-нибудь мой снимок и «посади» его вместо меня.

Не кажется ли тебе, что слишком