— Правильно. Только дурак или слепец выбросит такое.

Усевшись на стол, хозяин покоев поманил ученицу к себе. А когда она подошла, немедленно завладел ее ладонями:

— У тебя есть дар целить. Пока слабый. Со временем и после должного обучения он станет сильнее, и ты сможешь излечить от хворей телесных множество православного люда. Спасти десятки или сотни жизней. Разве подобным разбрасываются? Разве подобное не ценят? Так почему же постоянно думаешь, что я вышвырну тебя?..

Глаза двенадцатилетней сироты подозрительно заблестели.

— Ш-ш-ш!.. Не надо слез. Просто запомни — сейчас ты есть неограненный камень в моих руках, а со временем станешь драгоценностью всего царства.

Освободив девичьи ладони, Дмитрий едва заметно улыбнулся.

— А теперь закрой глаза и покажи мне вторую часть своего урока.

Послушно зажмурившись, Домна заодно и успокоилась, потому что эта наука давалась ей заметно проще, чем чистописание и упражнения с цифирью. И удовольствия доставляла неизмеримо больше.

— Медленнее.

Наблюдая, как линии девичьего Узора наливаются светом, десятилетний наставник одобрительно кивнул. Сияние усилилось, затем собралось в небольшую жемчужную сферу — с тем чтобы пару мгновений спустя тоненькими струйками брызнуть в руки и ноги. Вновь стали наливаться силой духовные линии…

— Довольно. Руку.

Без малейших сомнений или вопросов будущая целительница протянула десницу вперед, но не смогла удержаться от еле слышного писка — видя, как от мимолетного касания царевича чуть повыше ее запястья проявляется след, больше всего похожий на легкий ожог.

— Представь, что твой дар — это малый котенок. Он очень мил и забавен, но при этом еще и крайне своеволен. Ты его хозяйка, он должен беспрекословно подчиняться твоим желаниям и делать только то, чего хочешь ты. В любое время.

Говоря это, наследник провел кончиком пальца по ожогу, и он тут же побледнел, пропадая буквально на глазах. Еще одно касание вызвало его к жизни вновь, но на сей раз убирать эту отметину должна была сама Домна. Выдавая ей остальные задания (читать-то она умела, а вот с остальным было откровенно плохо), десятилетний наставник заметил, как девочка пару раз поглядела ему куда-то за спину. Причем с таким мечтательным выражением глаз, что…

«Господи, какая же она еще маленькая!»

Потому что предметом неожиданных вожделений целительницы были всего лишь вторые тома «Сказок».

«Ну да, мороженого нет, шоколада тоже, восточные сладости продаются на вес серебра — только сказки да игра в куклы и остаются».

— Научишься писать первые десять буквиц алфавита ровно и без помарок — возьмешь почитать. А теперь ступай!

Проводив долгим взглядом юную Дивееву, Дмитрий перевел взор на окошки, обнаружив, что за оными как раз начался плотный снегопад. Как-то само по себе вспомнилось, как многие годы назад, в прошлой жизни, он так же смотрел в окно на бушующую метель, а строгая учительница литературы знакомила пятиклассников с творчеством великого поэта и завзятого задиры-дуэлянта Александра Сергеевича Пушкина. Кажется, потом он на перемене хихикал с дружками и старательно переделывал бессмертные строки на новый лад? Да, точно. Как там было?..

— У Лукоморья дуб спилили, кота на мясо порубили, златую цепь в утиль стащили, русалку в бочке засолили. Там на неведомых дорожках слоны катаются на кошках…

Эпилог

Весна года семь тысяч семьдесят первого от Сотворения мира[166] пришла чуть позже ожидаемого, но зато — как же она была хороша! В три дня звонкой капелью истаял ноздревато-серый снег, после чего всего лишь за неделю повсеместно установилась теплая погода, и на полях и ветках деревьев проклюнулись первые зеленые ростки. Да и дышалось как-то удивительно вольготно. А все потому что в воздухе кроме терпкого и волнующего запаха весны витало послевкусие большой победы: московские рати, тоненькими ручейками собравшиеся в Великих Луках, всесокрушающим кулаком смяли жидкие пограничные заслоны, быстро добрались до жемчужины Великого княжества Литовского — города Полоцка — и взяли его в плотную осаду. На одиннадцатый день взяли сам город, еще через пять пал и Полоцкий замок, как ни старался великий гетман Радзивилл этому помешать (что его три тысячи шляхетского ополчения против сорокатысячной поместной конницы?). Тяжелые пушки-стеноломы Большого наряда и правильное командование войсками не оставили гарнизону и тени шанса… Победа! Быстрая, сокрушительная, обошедшаяся удивительно малыми потерями, — она подняла величие царства Московского на новую высоту, а заодно вызвала тревогу у всех недоброжелателей.

— Такоже великий государь повелел перелить часть серебряной утвари, взятой в костелах папистов, в купель великую, коей, по слухам, желает поклониться собору Успения Пресвятой Богородицы…

— Довольно.

Комнатный боярин митрополита, сопровождавший победоносное войско в его походе (вернее, один из многих, кто это делал), тут же послушно замолчал.

— Много ли горожан умучили?

— Нет, владыко. Пятерых ростовщиков под лед сунули, остальному же племени иудейскому под страхом смерти было указано покинуть город. Да служилые татары монахов-бернардинцев и доминиканцев[167] где-то с половину посекли. К полякам гарнизонным и немчинам-наемникам великий государь отнесся с милостью, некоторых даже принял на службу. Их начальных людей, ротмистров, одарил шубами собольими и словами ласковыми, после чего всех отпустил.

— Вот как. А что же набольшие люди Полоцка, боярство да купечество, горожане именитые, мастера?

— Всех в полон определили.

Выслушав доверенного боярина до конца и благословив на дальнейшую службу, архипастырь всея Руси Макарий коротко помолился во спасение тех несчастных, кто попал под гнев великого государя. Католиков ждала худшая участь из всех: долгий полуголодный путь в Персию, затем один из помостов на рынке и ошейник раба, из коего их освободит одна только смерть. А вот литвинов, не изменивших вере православной, особенно мастеров да пахарей, ждала новая жизнь на землях царства Московского. Остальным тоже могло повезти… Особенно если он за них попечалуется!.. Иоанн Васильевич от быстрой победы ныне пребывает в хорошем духе и изрядном веселии — глядишь, и не откажет.

— Владыко.

Убедившись, что митрополит его услышал, монастырский служка продолжил:

— Боярин Андрей просится до тебя.

— Зови.

Вместе с воином в покои проник запах конского пота, доспешного железа, смазанного бараньим салом, сыромятной кожи и легкой сырости — за окнами как раз шел противный мелкий дождь. Благословив своего комнатного боярина, Макарий выразительно кивнул ему на исходящий медвяным ароматом сбитень и терпеливо подождал, пока чарка опустеет.

— Говори.

Однако свой доклад боярин начал с демонстрации содержимого небольшого сверточка — разложив уголки потертой тряпицы в стороны, доверенный человек московского митрополита аккуратно протянул руку вперед. Архипастырь же, с интересом полюбовавшись на несколько осколков стекла и пару черепков серовато-белого фарфора, подхватил самую большую стекляшку и глянул ее на просвет. Мутноватая, с явным желто-зеленым отливом, она