Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дашка подчинялась беспрекословно.
– Предупреждаю, это очень страшное гадание, – пугала я подругу. – У тебя кольцо есть?
Дашка поспешно стянула с пальца серебряный перстенек. Я принесла с кухни стакан с водой:
– Клади сюда кольцо.
Перстенек упал на дно стакана. Установила стакан между зеркалами, бесцеремонно дернула Дашку за волосы.
– Ой, зачем это? – пискнула она.
– Так надо!
Дашкин волос я тоже опустила в воду и усадила ее перед зеркалом. Подумала немного, не забыла ли чего. На самом деле, не очень хорошо помнила, как надо правильно гадать с зеркалами. Но раз уж взялась, надо было продолжать.
– Так, смотри в зеркало и повторяй за мной: «Суженый мой, ряженый, явись ко мне наряженный».
Дашка с дрожью в голосе повторила.
– Три раза!
– Что? – растерялась Дашка. – А что будет-то?
– Ты заговор повторяй и смотри в отражение твоего кольца, прямо в него. Коридор бесконечный видишь?
– Кажется, вижу.
– Хорошо. Но как только увидишь еще что-нибудь, сразу закрывай зеркало полотенцем.
– Зачем?
– Так положено.
Дашка сосредоточилась и трижды повторила про суженого. При этом она пристально смотрела в одну точку, видимо, в зеркальное отражение.
Я стояла со свечкой чуть сбоку и держала наготове полотенце. По поверью, из зеркала мог выскочить не суженый, а нечистый, от него и следовало закрываться полотенцем. Несколько минут мы провели в полном молчании. Потом мне показалось, что зеркало мутнеет. Рука со свечой дрогнула. Дашка взвизгнула и швырнула в зеркало полотенцем. Я отшатнулась. Дашка вскочила и бросилась на кухню. Я за ней.
Мы спрятались за дверью и стояли там, дрожащие то ли от страха, то ли от холода.
– Ты чего побежала? – шепнула я.
– А ты?
– Я за тобой. Увидела что-нибудь?
– Не знаю.
Я выглянула из-за двери. В неровном свете свечи комната выглядела таинственно и страшно. По ней метались тени, черная гладь зеркала на столе притягивала взгляд. А потом послышались шаги. Честно говоря, я чуть в обморок не грохнулась. Вся потом покрылась от страха.
Шаги приблизились, и в комнату вплыл кто-то белый.
Из состояния ступора меня вывел голос Клавдии:
– Девочки, что не спите?
Она стояла посреди комнаты и разглядывала наше гадательное сооружение. Мы, все еще трясясь, выползли из-за двери.
– Гадали, что ли? – спросила Клавдия зевая. Мы опустили головы. – Испугались? Еще бы! Это гадание страшное!
Она подошла к столу, подняла перевернутый стакан, протерла полотенцем разлитую воду. Я осторожно приблизилась и помогла Клавдии повесить на место второе зеркало.
– У нас одна девушка так-то вот гадала, – приговаривала Клавдия, возвращая Дашке колечко, – и не успела зеркало закрыть, тут ее нечистый по щеке и ударил.
Дашка охнула.
– Да, – продолжила Клавдия, – так щека и осталась красная, на ней пятерня отпечаталась. Девушка та замуж, конечно, не вышла.
Клавдия перекрестила все углы, потом нас с Дашкой, пожелала спокойной ночи и отправилась спать.
Перепуганные, мы забрались под одеяла и долго лежали без сна, прислушиваясь к шорохам и звукам дома.
Мне грезилась несчастная девушка, получившая пощечину от мнимого суженого. Потом в окнах посветлело, я успокоилась и уснула.
На следующий день с самого утра сестры принялись готовить разные вкусности. Нас с Дашкой то и дело гоняли то в погреб, то в сарай, то в магазин.
Забегала тетя Феня, интересовалась насчет вечера. Вообще бабушки вели себя как девчонки. И мы волей-неволей попали под их настроение: бегали, суетились, готовились, сами не зная к чему.
Я знала одно: начались Святки.
Деревня ликовала.
К вечеру старенький термометр показал больше двадцати градусов мороза. Все покрылось переливающимися ледяными чешуйками – так причудливо замерз снег. Под редкими фонарями сугробы вспыхивали синими искрами.
Собрались бабки, тетя Феня и Любовь Петровна в новых шалях, Митрофаныч, конечно, с гармошкой. Нарядились кто во что горазд и пошли с «музыкой» по деревне.
Митрофаныч рьяно раздувал мехи старой гармошки. Они свистели и сипели на все лады, но певуньям это не мешало.
– Играй, играй, рассказывай, под елочкой скакал! – горланил Митрофаныч.
– О том, как черноглазая свела с ума! – вторили бабки.
– По-моему, вы все перепутали, – вклинилась я, – при чем здесь елочка, кто скакал? Если зайчик, то это из другой песни.
– Много ты понимаешь! – Митрофаныч широко повел плечом, кивнул бабкам и снова запел про елочку черноглазую.
Дашка беззвучно смеялась, зажимая рот ладонью.
Первым делом зашли к тете Фене, где нас ждал накрытый стол с блинами и бутылкой «белой». Феня сделала вид, что в упор нас не узнает.
– Ой, кто это? Не иначе, заморские гости?
Сестры и Мирофаныч затянули:
Рождество твое, Христе Боже наш,
Возсия мирови свет разума,
В нем бо звездам служащии
Звездою учахуся,
Поклонятися Тебе, Солнце правды,
И тебе ведети с высоты Востока.
Господи, Слава Тебе!
А потом, почти без паузы:
Святый вечер,
Добрый вечер,
Добрым людям на здоровье.
Феня смотрела на нас: голова чуть набок, руки под грудью.
– А что же вы, девоньки, не поете? Не пляшете? Хозяев не потешите?
Сестры вытолкали нас вперед: «Давайте».
Колядки, как назло, вылетели из головы. Дашка тихонько запела:
– От улыбки хмурый день светлей…
Деваться было некуда. Я подхватила.
– Вот молодцы! – восхитилась тетя Феня, когда мы закончили. – Порадовали.
Потом гости и хозяева выпили, Феня собралась, и мы снова оказались на улице.
Я старалась держаться позади, чтоб меньше внимания обращали.
Отворяйте ворота!
К вам пришел Коляда!
Что ты, баба, наварила?
Что ты, баба, напекла?
Подавай сюда!
А я девочка
В красной юбочке.
Престарелые «девочки» в красных и не только красных юбочках действительно лихо приплясывали и веселили хозяев.
К нам присоединились еще несколько старух, компания получилась большая и пестрая. Направились к клубу. Там на площадке перед входом тусовалась чуть ли не половина деревни. Массовое гуляние, одним словом.