будет стоять книжный шкаф с полным собранием сочинений человека с густыми бакенбардами», – и отправился к себе в кабинет.

Пришлось задержаться, чтобы привести в порядок бумаги, скопившиеся за последние дни. Уже заканчивая свои дела, он вдруг услышал чей-то истошный вопль: «Пожа-ар! Пожар!», и забыв прихватить трость, выбежал из кабинета – в коридоре чувствовался явственный запах гари. Прихрамывая, поспешил в зал, глянуть – как бы кто не задержался. Когда уже поднимался по ступенькам на помост, сработала сигнализация, включились системы подачи воды. Мелькнула мысль: «Повезло, что хоть не на спектакле». При взгляде на сцену, и по зрительному залу, почувствовал облегчение – людей не было.

Филипп уже решил поспешить, как пересекая сцену, услышал с левой стороны от себя мяуканье. Подковыляв к щиту декорации, понял, что постамент оказался уже прикреплённым к полу болтами. Оказалось, что во время установки декораций рабочие задвинули щитом отверстие в дощатом полу, где всеобщая любимица Матильда, оборудовала себе «гнездо», и уже успела принести котят. Сколько именно их, он не знал, вспомнил только Лёвину фразу о мнении настройщика Степана: «Котенят у Моти три штуки будет, и все рыжие!». А дым уже заполнял сцену, и он, как мог, побежал на звук.

Подобраться к кошачьему семейству можно было только со стороны узенького коридорчика, который был за стенкой, и вёл до кладовки с реквизитом. По неписанному правилу, эти вещи не уничтожались, а подлежали бессрочному хранению, там и устроила Мотя свой «роддом». А туда можно было попасть, только спустившись со сцены

Сёчин рванул в коридор, и метрах в пяти от входа в кладовую, явственно услышав кошачье пищание возле пола. Перегородки, как и сама сцена театра были изготовлены из древесины, и если честно, подумал он, – удивительно как раньше не возник такой пожар, но вполне возможно, что как раз сейчас и вспыхнет. Пока эти мысли крутились в голове, время шло. Нужно было найти какой-нибудь ломик, или гвоздодёр, чтобы отжать доски. Увидев приоткрытую дверь гардеробной, Филипп забежал туда. А дым уже начинал проникать сквозь дощатые стены, дышать становилось всё тяжелее.

В комнате, среди распорок и вешалок стоял огромный дубовый шкаф. Раскрыв его створки, Сёчин увидел реквизит оружия – копья, мечи, луки и несколько кинжалов. Быстро перебрав обнаруженные мечи, понял, что они все – деревянные, и только у одного копья оказался металлический наконечник. Схватив его, бросился в коридорчик. Раскрошить полусгнившую доску оказалось совсем не трудно, но именно в этом месте котят не оказалось. Дым уже начал выедать глаза, и чтобы остановить беспрерывный кашель, он расстегнул пуговицы на рубашке, и закусил её край, собранный в комок. Трясущимися от напряжения руками, Филипп расковырял щель между соседними досками, и с силой вдавил наконечник копья, и деревянный шмат с треском отлетел. И – вот они, угорелые от дыма, пищащие от страха рыжие комочки! Сама Матильда толкала носом своё семейство сзади. Ощущение размерности времени поменялось – эти доли секунды, в которые происходили его действия, казались ему растянутыми в полноценные и спокойные минуты. Сёчин с удивлением наблюдал за движениями своих рук и окружающим его пространством как будто со стороны.

Одной ладонью он выгреб мелких рыжиков наружу, и кошка пулей вылетела за ними сама. «Всем быстро отсюда!» – отчего-то громким голосом заорал Филипп, и схватив троицу в горсти, побежал к выходу из коридора. Очумевшая мамаша с задранным вертикально вверх хвостом уже стояла в дверном проёме, и широко раскрытыми глазами выжидательно смотрела на бегущего спасителя. В этот момент что-то загрохотало над головой. Прижимая котят к груди, он глянул вверх – в пробитую балкой дыру сыпались искры и вываливалась огненная труха. Поняв, что он не успевает, Филипп в отчаянном прыжке, прижав к груди руки с зажатой в них шевелящейся троицей, резким движением швырнул эту ношу от себя в сторону открытой двери. В этот момент горящая дубовая балка рухнула вниз…

Из-под дымящегося бревна его вытащили Лёва с Эдуардом – после падения балки огонь двинулся на тыльную часть здания, и им удалось пробраться сквозь дым до коридорчика. Та часть балки, которая обрушилась Филиппу на голову, продолжила движение по кривой, и скользнув по плечу, отшвырнула его к дощатой стене. Увидев лежавшего рядом с дымящимся брусом декоратора, они ухватили его за руки и ноги, затем, кашляя и оглядываясь по сторонам, донесли его на площадь перед театром, где уже собралась толпа, состоящая из выбежавших и зевак. Иосиф подбежал первым. А осмотрев спасённого, покачал головой: «Ну всё, сподобился».

На голове у Сёчина зиял жуткий шрам, рубашка пропиталась выбежавшей из раны кровью, он не дышал, из-под полуоткрытых век сверкали белки глаз, а лицо приобрело багрово-синий оттенок.

Рыдающая Зинаида бессильно опустилась на колени перед искалеченным Филиппом, Мейзель сел на грязный асфальт рядом, и тупо смотрел перед собой. Эдуард с Лёвой молча стояли рядом. Тут между их ног протиснулся крохотный рыжий котёнок, и враскачку подойдя к лежавшему, принялся лизать ему руку. Его пальцы едва заметно пошевелились. Это движение заметил только Лев, но не успел ничего сказать – как раз подъехали медики, и уложив Филиппа на носилки, с диким воем сирены умчались.

В след за каретой скорой помощи поехали втроём – Иосиф за рулём, Зина и Эдуард. Лёва остался возле театра – возникла необходимость консультировать прибывших огнеборцев, а он знал расположение всех помещений как никто другой. Доехав до больницы, все трое расположились на диванчике возле дверей в реанимацию. Ждать пришлось долго, операция длилась почти два часа. Вышедший сразу после неё врач ровным, бесцветным голосом сообщил: «Шансов у пострадавшего мало. Практически – никаких. На вентиляции подержим дня три, если изменений не произойдёт – будем отключать». У онемевшего Иосифа забулькало в горле, он обессиленно рухнул на сидушку, а падающую без чувств Зину в последний момент за руку подхватил Эдик.