Дом оказался ого-го. Даже и не дом, а целый особняк. И мусор на лужайке имелся, и ведро с засохшими остатками краски. Встречать их вышла милая девчушка примерно Леркиного возраста, отчего-то грустная и с Иреной неприветливая. Однако на вид абсолютно нормальная. Поздоровалась, пригласила в дом. А на Леру смотрела прямо-таки с радостью. Скучает здесь, наверное, а подруг маловато или нет совсем, решил Боренька. Еще бы не заскучать, если живешь под одной крышей с психом! Девчушка назвалась Наташей, но попросила называть ее запросто – Татой. И имя это было домашнее, приятное.

Тата подала чай в большую комнату, где, кроме нескольких изящных деревянных столиков и двух кресел с диваном, ничего больше не было. Видно, обставиться еще не успели. Но кондиционер старался вовсю. Что было очень кстати – кресла и диван были кожаные, липучие в жару, а так ничего, даже приятно скользкие. Одно кресло было как бы отставлено в сторону, словно обозначало некое табу, видно, предназначалось хозяину дома. То, что Тата и Ирена здесь не главные, было заметно и без дополнительных объяснений.

А потом появился Он. Неслышно, словно возник прямо из воздуха. Боря посмотрел на Него и понял в секунду: нет, здесь не сумасшедший дом, и этот человек ждал их, и Он не псих. И в Бореньке поднялась жаркой волной внезапная безумная надежда, которой не могло быть, а вот взялась же она откуда-то. И он понял вдруг, что надежда эта словно перелилась из глаз в глаза, из взгляда вошедшего, возникшего ниоткуда хозяина этого странного дома, прямо в его, Боренькино, нутро, осела и вмиг проросла ожиданием. И Боренька смотрел и смотрел и не говорил ничего, да хозяин ни о чем его и не спрашивал, и все-таки они говорили. А потом рядом возник еще один человек, но этот был обычный, кажется, назвался Стасом, и сказал что-то вроде того, что все готово и можно начинать.

И кажется, именно этот Стас и повел всех в подвал. ОН шел рядом, будто помогал, и один раз ободряюще дотронулся до Бориного плеча, но не заговорил. Впрочем, в словах не было нужды. И без того происходило нечто необыкновенное, что Боря не мог назвать из страха, что спугнет. В подвале лежал связанным неизвестный с кляпом во рту, живой и трепещущий. Слава Богу, не младенец, неожиданно обрадовался Боренька. А дальше не удивлялся ничему.

Лица людей, окружавших его, изменились вдруг ужасным, но ведомым ему по сказочным легендам образом. Лера, увидел он, осела на пол и, похоже, была без сознания. Но это не имело значения. Боря больше не боялся. Он смотрел во все глаза, привыкал и смирялся, жадно впитывал свое будущее. Он видел лицо хозяина, и оно не казалось ему отталкивающим, наоборот, огромные белые хищные клыки делали его невыразимо прекрасным, таким, что Боря опасался за его реальность. Не оттолкнула его и кровь, короткой струей рванувшая из артерии, когда хозяин отпустил шею жертвы. Потом видел и остальных – Тату, Ирену, Стаса. Стас пил кровь прямо из умирающего тела, Ирена и Тата – по очереди из чаши. А Он подошел к Бореньке, с нормальным уже лицом и вполне человеческими клыками. Спросил:

– Сможешь?!

Боренька понял, о чем Он. И еще раз для верности спросил сам себя, годится ли для ТАКОЙ жизни? Конечно. Конечно, да. Он видел, он знает, он может, он согласен. Право, для бессмертия это невеликая цена.

– Ты готов? Тогда дай руку. Потом будешь болеть, – честно предупредил Он, – недолго.

Когда Тата перехватила руку повязкой, только тогда Боря стал понимать понемногу, что не спит. Что великая мечта его и в самом деле сбылась. Но до конца поверить он не мог, не мог вот так сразу отпустить свои страхи, забыть о бесплодных страданиях.

– Ее тоже? – Это Он о Лере. Достало сил лишь вяло кивнуть.

ОН сам делать не стал. К Лере подошла Тата, погладила по щеке, как любимую сестру. Взяла за руку. Лицо ее изменилось.

Когда Боренька и Лера поправились, оказалось, что вот уже больше недели, как они мертвы. Что в номере их случился страшный пожар из-за проводки, а дверь пожарные сразу выбить не смогли. И нашли только два совершенно обезображенных трупа. Которые уже отправили в Москву и даже похоронили и оплакали. Лера какое-то время похныкала, но, как уравновешенная девочка, скоро смирилась и успокоилась. К тому же жених ее никуда не делся, а жизнь стала лучше и веселее.

Боренька же обрел долгожданное бессмертие и выбрал новое имя – Фома. Но в отличие от тезки пальцы в раны от гвоздей совать не стал. Хотя вопросы и задавал. Теперь, когда в его распоряжении оказалась сама вечность, он вдруг расслабился и разнежился. И вместо того, чтобы приняться незамедлительно за великие дела, возлег на диван. Надолго. Торопиться отныне ему было некуда.

Наконец день «икс» настал. Чистоплюев совсем созрел, бери хоть голыми руками, так заморочила его мадам. И саму операцию по срокам откладывать было уже никак нельзя. Шахтер безвылазно сидел в Москве, не желая упустить момент. С утра Миша предусмотрительно информировал Иосифа Рувимовича, что к ночи, вероятно, навестит его с известиями. Шахтер не возражал, известия хотел получить из первых рук, оттого просил пожаловать в любое время. О самом плане Шахтер, конечно же, для чистоты эксперимента не имел ни малейшего понятия.

Ирена с утра крутилась по комнатам, будто Наташа Ростова в предвкушении первого бала. Даже фонд, любимая, ненаглядная ее игрушка, в эту назначенную к действию пятницу остался без надзора и высочайшего посещения. Выход на бис ожидался в ином месте, и мыслями мадам была уже там. Но пока, приятно возбужденная, она коротала время, приставая с бестолковыми разговорами к Фоме. Добралась и до кухонных Татиных владений, послонялась там и даже писала под Лерину диктовку список белья, предназначенного быть сданным в стирку. Яна все же мадам беспокоить не решилась. Тем паче что последние несколько вечеров Балашинский пропадал неведомо где, хотя Ирена-то как раз догадывалась – где, а возвращался в большой дом в странном настроении, рассеянный духом, и мог на лишний вопрос ответить даже невежливо. А вчера и вовсе опустился с мадам до базарной перепалки. И обидно, что из-за пустяка. Всего-то и сказала, что похож он на кота, от которого на крыше сбежала кошка, а услышала в ответ такое! Даже и не знала, что Яну подобные слова из русского языка ведомы. Пошутила, называется. А дальше – слово за слово, оглобля за грабли, Лерке с Таткой на потеху. Спасибо Фоме, развел и умиротворил. Но Ирене пришлось извиниться. Так что нарываться лишний раз не хотелось.

Балашинский, словно в насмешку над строгой, сумрачной сосредоточенностью этого решающего дня, велел к обеду приготовить машину. Правда, не такси. Брал с собой в город Макса – и за водителя, и последнее напутствие заодно произнести. Макс оставался старшим в прикрытии, отвечал за ликвидацию Чистоплюева, если оплошает мадам. Он же должен был предупредить Мишу, если сценарий изменится. «Архангел» в операции непосредственно не участвовал, его дело на сегодня – вести Шахтера. И дальше по обстоятельствам.

Но прогулка в город имела и другую цель. Обязательно сегодня должен был Балашинский повидать Машу. Их встречи, ставшие за последнее время каждодневными, превратились для Яна Владиславовича в почти болезненную потребность. Он нравился себе именно таким, каким отражался в любящих, наивных и одновременно полных неведомого ему знания Машиных глазах. Нравился в той роли, которую играл рядом с такой достойной, хоть и очень юной и доверчивой партнершей. И роль постепенно сжилась, срослась с ним самим, стала его второй кожей, и уже невозможно было ту кожу содрать, не причинив себе мук и вреда.