Эйприл – не жертва, как я полагала всего несколько мгновений назад. Она тоже виновата.

– Вообще-то я вас не обманывала – просто кое о чем умолчала, – возражает она.

Невероятно! Еще и оправдывается. Пытается уйти от ответственности за свои поступки.

Под табуретом Эйприл – крошки. Откусывая крекер, она ведь наверняка понимала, что мусорит. Но сделала вид, что не замечает. Как и во всем остальном: насвинячила, а другие пусть убирают.

Я пальцем беру ее за подбородок, чуть давлю на него, чтобы она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Говорю:

– Это серьезное умолчание. Я глубоко разочарована.

– Простите меня, простите, – торопливо извиняется Эйприл. Она снова плачет, вытирая нос рукавом. – Я давно хотела вам рассказать… Я не знала, что так сильно привяжусь к вам.

Я вздрагиваю, объятая тревогой.

В ее словах нет логики.

При чем тут ее отношение ко мне и мужчина, с которым она переспала? Какая здесь может быть связь?

Прозвище «сокол», что Томас дал мне много лет назад, сейчас наполняется реальным содержанием.

«Ты можешь ухватиться за какое-то высказывание пациента, казалось бы, самое незначительное, и дойти от него до исходной причины, заставившей пациента обратиться к психотерапевту, даже если он сам не подозревает о ней, – заметил он однажды. – Как будто в тебе встроен рентгеновский аппарат. Ты видишь людей насквозь».

Сокол замечает добычу по малейшему колыханию травы в поле; для него это является сигналом к атаке.

Противоречивые слова Эйприл – это колыхание травы на зеленом поле.

Я наблюдаю за ней более пристально. Что она скрывает?

Если Эйприл испугается, она замкнется в себе. Надо успокоить ее, заставить поверить, что никакой опасности нет.

– Я тоже не знала, что так сильно привяжусь к вам, – ласково говорю я, намеренно повторяя ее слова.

Подливаю ей вина.

– Простите, если мой ответ прозвучал как суровая отповедь. Просто эти сведения стали для меня полной неожиданностью. Расскажите о нем поподробнее, – прошу я ее.

– Он очень добрый человек, и симпатичный, – начинает она. Затем переводит дыхание, неосознанно приподнимая плечи. – У него… э-э-э… рыжие волосы…

Вот и первая подсказка: она лжет, описывая его внешность.

Существует одно известное заблуждение, описанное в многочисленных фильмах и телепередачах. Суть его состоит в следующем: если человек лукавит, это сразу видно по определенным признакам. Пытаясь придумать правдоподобную историю, он смотрит вверх и влево. А когда говорит, избегает зрительного контакта с собеседником или, напротив, буравит его взглядом. Кусает ногти или закрывает рот руками, неосознанно выдавая свое чувство неловкости. Но эти симптомы лжи проявляются не у всех.

У Эйприл приметы более тонкие. Сначала у нее меняется дыхание. Видно, как у нее поднимаются плечи, – значит, она дышит более глубоко, – а голос становится чуть более блеклым. Это связано с тем, что у нее меняется пульс, а с ним и скорость кровотока, из-за чего ей буквально не хватает воздуха. Эти признаки я наблюдала у нее и раньше: когда она старалась доказать, что частые отъезды отца и вообще его отсутствие в ее жизни не причиняли ей боль; когда утверждала, что ей теперь все равно, что в школе ее избегали девочки, пользовавшиеся всеобщей популярностью, хотя пренебрежительное отношение сверстниц нанесло ей столь глубокую психологическую травму, что в одиннадцатом классе она пыталась свести счеты с жизнью, наглотавшись таблеток.

Но в тех случаях она лгала самой себе.

Лгать мне – это совсем другое дело.

А сейчас Эйприл мне лжет.

Зачем ей давать ложное описание внешности того мужчины после того, как она сделала множество других трудных признаний?

А Эйприл продолжает сочинять, говоря, что тот мужчина среднего роста, стройный. Я подбадриваю ее едва заметным кивком, касаюсь ее запястья, одновременно убеждаясь, что у нее учащенный пульс: значит, врет.

– Я просила его остаться на ночь, но он не мог, ему нужно было домой, к жене. – Эйприл шмыгает носом, утирая слезы салфеткой.

И тут закрадывается ужасное подозрение. Ее возлюбленный – психотерапевт. Женат. По всей видимости, Эйприл необходимо исповедаться в этом проступке, он лежит у нее на душе тяжким грузом.

Но она пытается скрыть от меня личность мужчины, давая неверное описание его внешности.

Так кто же он?

Затем Эйприл делает легкий взмах рукой, как бы намекая, что ее следующие слова не имеют большого значения:

– Прямо перед уходом он обнял меня и сказал, что я не должна в него влюбляться. Сказал, что я заслуживаю лучшей доли, что когда-нибудь я встречу человека, который станет для меня истинным светом.

* * *

Пять секунд могут изменить жизнь.

Можно скрепить поцелуем брачный обет. Можно соскрести скретч-слой на лотерейном билете и обнаружить выигрышный набор цифр. А можно на джипе со всей скорости врезаться в дерево.

А еще жена может узнать, что ее муж изменяет ей с психически неустойчивой молодой женщиной.

Ты – мой истинный свет.

Эта фраза выгравирована на наших обручальных кольцах – моем и Томаса. Мы придумали ее вместе.

Пять секунд назад эти слова принадлежали только нам. Я знала, что они всегда касаются моего пальца, и это наполняло меня радостью. А сейчас они обжигают кожу, словно плавится белое золото моего обручального кольца.

Значит, Эйприл переспала с Томасом. Он и есть тот таинственный женатый психотерапевт.

Кажется, от такого потрясающего откровения должен разразиться гром. Но в доме тихо.

Эйприл снова пригубливает бокал с вином. Похоже, она немного успокоилась, сделав частичное признание в попытке облегчить свою вину, а также принести мне скрытые извинения за то, что соблазнила моего мужа.

Но она не просто переспала с Томасом. Она влюбилась в него до безумия.

Может, именно поэтому она решила принять участие в моем исследовательском проекте? Чтобы побольше узнать о жене Томаса?

Глубокое потрясение может вызвать оцепенение. Именно это происходит сейчас со мной.

Эйприл продолжает тараторить, словно не сознавая, что все изменилось.

С момента нашего знакомства она знала, что переспала с моим мужем.

Теперь мы обе это знаем.

Эйприл и Томас предали меня. Но только с одним из них можно расправиться прямо сейчас.

Эйприл, наверно, думает, что теперь она спокойно покинет мой дом и будет жить как жила, снова нагадив у меня, – да так, что эту гадость веником не выметешь.

Мой муж целовался с ней. Обнимал, ласкал ее тело.