— Просто зайдем на минутку, и все.

Ма кладет подбородок на руки.

— Не думаю, что я смогу заставить себя зайти туда.

— Нет, сможешь. — Я жду, что она скажет. — Это что, опасно?

— Нет, но сама мысль об этом вызывает у меня такое ощущение, будто… — Но она не говорит, какое ощущение вызывает у нее эта мысль.

— Я буду держать тебя за руку, — обещаю я.

Ма в изумлении смотрит на меня.

— А может, ты сходишь один?

— Нет.

— Ну, я хотела сказать, с кем-нибудь другим. С Норин, например.

— Нет.

— Или с бабушкой.

— Только с тобой.

— Я не могу…

— Сегодня моя очередь выбирать, — заявляю я.

Ма встает, мне кажется, она рассердилась. Она снимает трубку в своей комнате и кому-то звонит.

Через некоторое время раздается звонок, и швейцар сообщает, что за нами приехала полиция.

— А вы по-прежнему офицер Оу?

— Конечно, — отвечает офицер Оу. — Давненько мы с тобой не виделись.

На стеклах полицейской машины я замечаю крошечные точки, наверное, это капли дождя. Ма грызет ноготь на большом пальце.

— Это — плохая идея, — говорю я, отнимая ее руку ото рта.

— Да, — произносит она и снова начинает грызть ноготь. — Как бы мне хотелось, чтобы он умер, — шепчет она.

Я знаю, о ком она думает.

— Но только чтобы его не было на небесах.

— Да, пусть он будет где-нибудь в другом месте.

— Он будет долго стучаться, но его туда не впустят.

— Да.

— Ха-ха-ха.

Мимо нас с воем сирены проносятся две пожарные машины.

— А бабушка сказала, что их на свете очень много.

— Кого?

— Ну, людей вроде Старого Ника.

— А, — отвечает Ма.

— Это правда?

— Да, но самое интересное, что гораздо больше людей, которые находятся посредине.

— Как это?

Ма смотрит в окно, я не знаю, что она там увидела.

— Где-то между добром и злом, — отвечает она, — и в них спокойно уживается хорошее и плохое.

Точки на окнах превращаются в ручейки. Когда мы останавливаемся, я понимаю, куда мы приехали, только после того, как офицер Оу говорит:

— Вот мы и прибыли.

Я не помню, откуда вышла Ма в ночь нашего Великого побега, — рядом со всеми домами стоят гаражи. Ни один из домов не кажется мне подозрительным.

Офицер Оу говорит:

— Надо было взять с собой зонтики.

— Да нет, дождик совсем слабый, — отвечает Ма. Она вылезает из машины и протягивает мне руку, но я не спешу расстегнуть ремень безопасности.

— На нас попадет дождь…

— Давай раз и навсегда покончим с этим, Джек, потому что я сюда больше никогда не приеду.

Я расстегиваю ремень, высовываю голову из машины и зажмуриваю глаза. Ма ведет меня за руку. На меня падают капли дождя — все лицо и руки становятся мокрыми и куртка тоже, но это не больно, только немного непривычно.

Когда мы подходим к двери какого-то дома, я, увидев желтую ленту, на которой черными буквами написано: «Место преступления. Вход воспрещен», догадываюсь, что это дом Старого Ника. Я вижу большую табличку с оскаленной пастью волка и надписью: «Осторожно, злая собака». Я показываю ее Ма, и она говорит:

— Он повесил эту табличку, чтобы отпугивать непрошеных гостей.

И я вспоминаю о собаке, у которой в тот день, когда Ма было девятнадцать, якобы случился приступ. Полицейский, имени которого я не знаю, открывает изнутри дверь, Ма и офицер Оу ныряют под желтую ленту, а я только чуть-чуть наклоняю голову.

В доме несколько комнат, заставленных разной мебелью — стульями с толстыми сиденьями и огромным телевизором. Я никогда еще не видел такого большого телевизора. Но мы проходим через дом к задней двери и оказываемся на траве. Дождь все еще идет, но я уже не закрываю глаза.

— Весь участок обнесен изгородью высотой в четыре с половиной метра, — говорит офицер Оу маме. — Соседям и в голову не могло прийти, что он вас здесь прячет. Ну, вы понимаете — «человек имеет право на личное пространство» и тому подобное.

Я вижу кусты и яму в земле, которую окружает желтая лента на липучках. Я вдруг вспоминаю один разговор.

— Ма, так это здесь?..

Она останавливается и смотрит в яму.

— Мне кажется, я не смогу идти дальше, — произносит она.

Я подхожу поближе — в яме видны какие-то коричневые предметы.

— Это черви? — спрашиваю я офицера Оу. Сердце у меня громко стучит бам-бам-бам.

— Нет, это корни дерева.

— А где же ребенок?

Услышав это, Ма издает какой-то звук.

— Мы его выкопали, — отвечает офицер Оу.

— Я хочу уйти отсюда, — скрипучим голосом произносит Ма. Она прочищает горло и спрашивает офицера Оу: — А как вы нашли место, где…

— С помощью специальных приборов.

— Мы похороним ее в более подходящем месте, — говорит мне Ма.

— В саду у бабушки?

— Знаешь, что я скажу, — мы можем сжечь ее кости, а пепел развеять над гамаком.

— И тогда она снова родится и будет моей сестрой?

Ма качает головой. Ее лицо все мокрое. Дождь немного усилился, но его струи не похожи на душ, они гораздо мягче. Ма поворачивается и глядит на серый сарай в углу двора.

— Вот она, — говорит она.

— Что?

— Наша комната.

— Не-а.

— Это она, Джек, ты ведь видел ее только изнутри.

Мы идем за офицером Оу, переступая через желтую ленту.

— Посмотрите, в этих кустах спрятано отверстие вентиляционной системы, — говорит она Ма. — И вход в сарай сделан сзади, чтобы его никто не увидел.

Я вижу серебристый металл, это, наверное, дверь, но только с той стороны, с какой я ее ни разу не видел. Дверь полуоткрыта.

— Мне пойти с вами? — спрашивает офицер Оу.

— Нет! — кричу я.

— Хорошо.

— Только я и Ма.

Но Ма вдруг бросает мою руку, наклоняется и издает странный звук. На траве и на ее губах появляется какая-то масса. «Ее рвет», — догадываюсь я по запаху. Неужели она опять отравилась?

— Ма, Ма…

— Все в порядке. — Она вытирает рот бумажным платком, который подает ей офицер Оу.