— Тай казав, воздухом подышать! Каже, весна, у лисе любо!.. Ой, божежки, Кондрат! Пойди поищи!

— В чем пошел? Сапоги какие?

— Резиновы сапоги! Дюже холодни!..

Он надел куртку, повесил на пояс топорик в чехле и вышел из дома. Старуха вприпрыжку бежала сбоку и голосила чуть не в ухо. Комендант отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и прибавил шагу.

След Почтаря нашелся скоро, старик свернул с дороги в лес на краю поля, долго шел опушкой, после чего взял вправо, будто решил обойти деревню. Полкилометра он двигался от дерева к дереву, видно, останавливался, таился и слушал, потом резко пошел влево, к газотрассе. Снег подмерзал, образовывался наст, и следы становились слабее. В какой-то момент Комендант и вовсе их потерял, однако сделал круг и снова подсек отпечатки стареньких резиновых сапог. Дед Лука вплотную приблизился к газопроводу, но на просеку не вышел, долго стоял и топтался на одном месте, будто караулил кого. От этого места он снова повернул налево, в сторону лесовозной дороги, и тут к его следу присоединился еще один, рубчатый, от солдатских ботинок. Через полсотни метров они оба сорвались в бег, причем Почтарь скоро упал, но встал и пробежал еще немного, пока сбоку не появился третий след. Похоже, боролись недолго, снег примяли в двух местах, хорошо заметны были следы коленей. Дальше старика повели.

Солнце поднялось, и снег стремительно раскисал вместе с отпечатками обуви. Комендант шел рядом со следами, проваливаясь чуть ли не по колено, смог определить, что все трое вышли на лесовозную обледеневшую дорогу. Дальше искать было бесполезно, не понять даже, в какую сторону ушли…

Бывшего «лесного брата» захватили ночные гости, больше ночью тут никто не ходил.

Возвращаться в Холомницы напрямую он не рискнул, и так в сапогах хлюпало, двинулся по волоку к трассе, через временный лесосклад, где работал погрузчик, оттуда вышел к мочевой точке и явился в деревню по проселку, когда уже звенели ручьи.

Агриппина Давыдовна дежурила у своих ворот и побежала ему навстречу.

— Если к обеду сам не придет, шуруй в милицию, — приказал Комендант. — И подавай заявление.

Старуха прикрыла рот, чтоб задавить крик.

— А нечего приваживать всяких телевизионщиков! — вместо нее закричал он. — И по лесу ночью нечего шастать!

— Ой… — простонала она. — Та шо же ж творится…

— Он с автоматом ушел? — Ему стало жалко старуху: если она не голосила, значит, настоящее горе было настоящее…

— С яким автоматом?..

— Который в городе купил! Ну что ты мне, и сейчас темнишь?

— Та взяв вин автомат, — не сразу призналась она. — Казав, глухарей постреляты…

— Понятно, каких глухарей… Где обрез у деда лежит, знаешь?

— Я кий обрез?..

— Ну хватит, бабка, хватит! — взревел он. — С автоматом уже доигрался! Давай сюда обрез!

— Пошукаю. — Затрусила к калитке. — Мабуть, и е…

Через минуту она вынесла обрез и сумочку с-патронами.

— Чи обрез, чи ни… А шо ж с чоловиком моим буде?

— Подожди, может, еще придет. — Комендант не стал объяснять детали. — Никого в хату не пускай, поняла?

У него было ружье, но патроны остались в избе и сгорели, да и что толку от двадцатого калибра и дроби? Винтовочный обрез оружием был солидным, за сто метров можно быков валить. Кондрат Иванович вынул затвор, проверил исправность, нарезы посмотрел, после чего зарядил пять патронов в магазин, шестой в ствол, нашел подходящее место — за косяком у сеночной двери, вбил гвоздик и повесил за предохранительную скобу.

— Война так война…

И только вернулся в избу, как услышал на улице гул машины. Схватил обрез, приоткрыл дверь — знакомый черный джип!

Артем Андреевич вышел из кабины, невзирая на лужи, зашлепал лаковыми туфлями напрямую.

Комендант распахнул перед ним дверь.

— Ну, наконец-то! Я уж думал, не приедешь…

— Дело оказалось не простым, — замямлил тот. — Пришлось послать людей в Москву. Поэтому задержался…

— Да ладно, говори, что с Космачом?

— Разрешите пройти?

— Давай…

Гость сел на диван, снял очки и помассировал глаза, похоже, и он не спал прошлую ночь.

— Я попытался выяснить, где он… По своим каналам. У меня остались хорошие связи… И должен сообщить, Юрий Николаевич попал в весьма неприятную историю.

— Ты мне скажи прямо, что с ним?

— Сейчас он находится в руках людей… Принадлежащих к одной транснациональной компании. Все очень серьезно… Эти люди практически неприступны, находятся под покровительством международных организаций…

— Ничего себе неприятная история! Он хоть в России?

— Пока да, но в любой момент его могут вывезти. — Артем Андреевич то ли слова подбирал, чтоб не пугать, то ли засыпал на ходу. — Действовать следует активно и быстро. Я вышел на них через своего человека, мне сразу выдвинули условия…

— Как действовать, знаешь? — перебил Комендант. — Что нужно сделать? Конкретно?

— Есть единственный вариант, но потребуются деньги, значительная сумма наличными и очень срочно. К сожалению, я неплатежеспособный, кроме старых связей почти ничего. Все заложено, даже ссуду в банке не взять… А речь идет о выкупе в сто тысяч долларов…

Кондрат Иванович выматерился и обхватил голову руками…

Космач не знал, что такое светошумовая граната, в первый миг подумал: торцом бревна ударили по затылку. Из сознания не вышибли, на какое-то время потерялось зрение, и, ослепленный, он еще дрался, совал кулаками наугад, не давая взять себя за руки, пока снова не повалили. В звенящей пустой голове трепетала в тот момент единственная досадная и обидная мысль — ну что не взял автомат у охранника?!..

Он еще не прозрел и упирался так же наугад, когда вели в машину, заломив руки назад, однако не били. В ушах стоял шуршащий, жестяной грохот, и все голоса казались далекими, будто эхо. Вроде кто-то отчаянно матерился, кто-то командовал, повторяя слово — быстрей! Он уже не чаял вырваться, но продолжал сопротивляться, его долго не могли затащить по откосу на дорогу и один раз даже выпустили из рук, когда все сорвались и скатились в кювет. Наконец оторвали от земли, вынесли, затолкали в автомобиль и пристегнули руку наручником к стальной дуге над спинкой сиденья.

Белое пятно перед глазами постепенно таяло, будто кусок масла на сковороде, очертания предметов сначала были расплывчатыми, смазанными, и только минут через двадцать он разглядел, что везут его в каком-то микроавтобусе, забитом аппаратурой. Людей в пятнистом камуфляже было пятеро, мест не хватало, и один, согнувшись, стоял у двери. На улице совсем рассвело, сквозь розовые шторки на окнах будто бы солнце просвечивало. Слух восстанавливался хуже, чем зрение, стоял сплошной шорох железа, и гул машины сквозь него напоминал трещотку, вставленную куда-то в затылок.