Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужа вызывают в верхние комнаты. Нужен врач. Проститутка, то ли от наркотиков, то ли по другой причине, потеряла сознание. Хозяин дома – а это именно он уединился с проституткой – озабочен. Не столько из-за здоровья женщины, сколько из-за собственной репутации. Обошлось. Врач советует отвезти женщину домой. Хозяин дома напоминает, происходящее здесь не подлежит огласке. Само собой разумеется.
Приём продолжается. Явь отодвинула непристойную чувственность и сумела сохранить дистанцию благопристойности (надолго ли?).
После Рождественского приёма: дома…
Следующий эпизод, уже дома, почти ключевой. Начинает неумолимо разворачиваться основной смысл фильма.
Или, говоря словами Спилберга, основной риск.
После любви, после наркотиков, шаг за шагом проступает то, о чём не говорят, о чём не принято говорить. Заметим, перед нами прекрасная, обнажённая женщина,
…красные портьеры оттеняют и это женское тело, и страсть, которая в ней таится…
поза женщины как вызов, как искушение, смотрите, любуйтесь. И опасайтесь. Осталось «обнажить» то, что спрятано внутри, прежде всего, женские эротические фантазии.
«Если бы мужчины знали…
Что мы должны знать?
Ты никогда не ревновал меня?
Никогда.
Почему?
Потому что ты моя жена, потому что ты мать моего ребёнка».
…очень часто в этом фильме мы окажемся на грани пошлости, пошлости как ложных сентенций, пошлости как оправдания притворства, но каждый раз будем обнаруживать сначала Кубрика смехача, потом Кубрика мизантропа, потом Кубрика моралиста, потом Кубрика философа. И окажется, что все они существуют в одном флаконе, а Кубрик подобно хамелеону (прозрение Спилберга) будет постоянно менять защитную окраску…
Мы несколько забежали вперед. Пока только обратим внимание, как незаметно меняются роли мужчины и женщины.
…Кубрик продолжает смеяться. За мужчиной века мужского превосходства, он продукт этих веков, но он не чувствует, что это время безвозвратно ушло, и скоро расплатится за это своё недомыслие…
Есть ещё нечто другое, на что обратили внимание критики. Герой Тома Круза, как фактически и все его персонажи, инфантилен, типичный (заметим, типичный) нестареющий подросток.
Показательна самая первая сцена в фильме, где герой Круза, «глава семьи», спрашивает супругу, где его бумажник. Он будет спрашивать и дальше, будет искать не только бумажник, будет искать помощи. Так будет продолжаться почти до конца фильма.
Жена спрашивать не будет, ей нечего искать, она давно всё знает.
Не будем забывать, речь идёт о супругах в жизни, с которыми Кубрик вёл длительные беседы (о чём?). Не случайно, развод актёров вскоре после выхода картины, спровоцировал волну пересудов. Граница между жизнью и искусством окончательно размылась.
«Ты очень уверен в себе.
Нет, я уверен в тебе…
Это смешно.
По-твоему это смешно?»
…разве не следует разразиться гомерическим хохотом[612] по поводу этого тривиального «уверен в тебе». Так и хочется сказать мужчине, как когда-то оракул Эдипу[613], «остановись», «зачем тебе вся правда», «оставайся в своём счастливом неведении», но для этого как минимум надо знать своё незнанье, не быть столь самоуверенным, не опираться на опыт тысячелетий, которые безвозвратно канули в Ле́ту[614]…
Женщина продолжает смеяться. Она не может остановиться. Наркотики сделали своё дело, защитных бастионов больше нет.
«А теперь у нас приступ идиотского веселья?»
Осталось сделать только шаг, только полшага.
…вновь хочется предупредить мужчину, «остановись», «зачем тебе всё знать». Зачем человеку пытаться узнать то, что ему не следует знать. Но как может остановиться человек в подобных ситуациях?..
«Ты помнишь прошлое лето на мысе Код?
Помнишь вечер в столовой и молодого морского офицера? Он сидел рядом с нашим столиком.
Нет
Он получил записку от официанта и вышел. Вспомнил?
Нет.
Впервые я увидела его в то утро. Проходя мимо, он бросил на меня взгляд. Просто посмотрел.
И всё?
Но я тогда замерла.
В тот день мы занимались любовью, но ни на миг, он не покидал моих мыслей.
И я думала, если бы он захотел меня, пусть даже всего на одну ночь. Я бы всё отдала за это. Тебя, Хелену. Всё моё треклятое будущее. Всё.
И, в то же самое время, ты мне был дорог, как никогда.
И вот тогда моя любовь к тебе была и нежной, и грустной.
Я почти не спала в ту ночь. И проснулась на следующее утро в панике.
Я не знаю, боялась ли я, что он уехал, или, что он ещё здесь.
Но к обеду я поняла, что он уехал. И мне стало легче»
…Обратим внимание на это неожиданное «ты мне был дорог, как никогда», «моя любовь к тебе была и нежной, и грустной»…
Мужчина уязвлён, раздавлен, слова «нежность и грусть» не попадают в него, или попадают, но боль и растерянность берут вверх, хотя он старается не выдавать их.
Может быть, любовь женщины
…может быть, и любовь мужчины, но это уже иная тема…
многогранна, может быть, она начинается за порогом отношения к ней как к собственности, исключающей другого сексуального партнёра?
Может быть, она, любовь, утончается, после подобных эротических фантазий.
Вопросы, вопросы…
Сказанное сказано. Точка невозврата пройдена. Муж навсегда потерял покой. Благополучие, пусть мнимое, окончательно разрушено. Видения обнажённой жены с морским офицером,
…голубое монохромное изображение: обнажённая Элис и мужчина в форме морского офицера…
будут его постоянно преследовать. Избавиться от этих видений он больше не сможет.
Может быть, не следовало открывать глаза. Разве не лучше было прожить жизнь с широко закрытыми глазами. По крайней мере, спокойнее.
…одиссея[615] растерянного мужа
Начинается одиссея растерянного мужа, который не может избавиться от видений, хочет разобраться в том, в чём разобраться он не в состоянии.
Город готовится к рождеству, кругом разноцветные гирлянды, украшенные ёлки.
Таковы же люди, возбуждены, куда-то спешат, впереди праздник, самый главный праздник в году, а рождество это не обычный праздник, это лёгкое помешательство, когда все вместе, за одним столом, и это не просто ритуал, это магическое действо, когда-то, в этот день, родился Иисус, и всё изменилось, и у нас в Новом году всё изменится к лучшему всё, о чём мечтаем, сбудется.
Атмосфера карнавала, атмосфера праздника, бездумная, бесшабашная, и резким контрастом этой атмосфере, Билл Харфорд, растерянный, потерянный, чужой на этом празднике жизни, впервые соприкоснувшийся с экзистенциальным сокровенным