Нужно было продолжать допрос, избрав новую стратегическую линию. Ни адвокат защиты, ни судья не позволят ему пойти дальше в прежнем направлении.

— Мадемуазель, в котором часу вы пришли на вечеринку?

— К одиннадцати часам вечера.

— Можете ли вы описать дом, где проходило мероприятие?

— Да, это очень красивый дом, каменный, с крышей из черной черепицы, на берегу моря.

— Узнаете ли вы этот дом на фотографии? — спросил Пол Кубрик, подходя к Катрин.

— Да, — ответила она, с ужасом попятившись, так как снимок явно воскресил дурные воспоминания.

— Сколько там было приглашенных?

— Я бы сказала, человек шестьдесят.

— Сколько женщин и сколько мужчин?

— Мне кажется, поровну.

— Каков, на ваш взгляд, был средний возраст мужчин?

— Протест, ваша честь! — выкрикнул Шмидт.

— Протест отклонен. Вы можете отвечать на вопрос, мадемуазель, — вмешался судья.

— Одни старики, — спонтанно вырвалось у Катрин.

В зале раздались смешки.

— Нельзя ли поточнее? — спросил Пол Кубрик.

— Они были того же возраста, что и обвиняемые. Пятьдесят-пятьдесят пять лет.

— А женщины, как вам кажется, они были того же возраста, что и мужчины?

— Нет.

— Они были моложе?

— Да.

— Намного моложе?

— Да.

— По вашему мнению, подчеркиваю, по-вашему, каков был средний возраст женщин?

— От двадцати до тридцати лет.

— Можете ли вы описать этих женщин?

— Они все были ярко накрашены и сексуально одеты.

— Протест, ваша честь. Мадемуазель Шилд не является ни модельером, ни костюмером, вследствие чего не может судить о приглашенных.

— Доктор Шмидт, я склонен положиться на личные впечатления мадемуазель Шилд, как женщина она до некоторой степени разбирается в том, что касается женской манеры одеваться.

Лица обвиняемых явно помрачнели. Даже весьма краткое описание вечеринки создавало удручающее впечатление: мужчины весьма зрелого возраста и молоденькие женщины, которые, по всей видимости, не являлись их супругами, а были скорее проститутками, нанятыми для развлечения гостей… Что подумают их законные жены, а также друзья, коллеги?

— Когда было совершено нападение, о котором мы говорим?

— Вначале я выпила немного шампанского с Наташей. Затем доктор Джексон подошел к нам, он попросил Наташу присоединиться к гостю, который хотел ее видеть. Тогда он положил свою руку мне на… бедро.

— На ягодицу?

— Да.

— Как вы отреагировали?

— Я странно себя чувствовала, как будто меня чем-то опоили… Я ведь выпила совсем немного. Я спросила, что он делает. Он ответил: «Щупаю товар для моих дружков».

— А потом?

— Он принялся смеяться. Потом сказал: «Ты очень красивая, жаль, что ты спятила». Я оттолкнула его руку. А он засмеялся. Он положил другую руку мне на грудь. Но успел убрать ее прежде, чем я его оттолкнула, сказав: «Я ошибся на твой счет. Ты меня даже не…»

Она не осмелилась продолжить. Девушка покраснела от стыда и склонила голову.

— Я знаю, что для вас это тяжело, Катрин, но что именно он вам сказал?

— Он мне сказал: «Ты меня даже не заводишь. Нужно будет порекомендовать тебя одному моему другу, пластическому хирургу».

— Что он сделал после этого?

— Схватил меня за запястье и потащил в другой конец гостиной.

— Вы пытались сопротивляться?

— Да, но он сильно сжал мою руку. Я сказала ему: «Вы делаете мне больно…» Но он лишь хмыкнул — видимо, думал о чем-то другом. Мне кажется, он был пьян. Он мимоходом приветствовал своих друзей и обнимал женщин. Одна даже повисла у него на шее, у нее не было…

— Не было чего?

— На ней было платье с глубоким вырезом.

— Открытое?

— Да, бретельки ее платья были спущены, так что был виден бюстгальтер. Она сказала ему, что хочет личной консультации. А он ответил, что вернется через минуту, и ткнулся носом между ее грудей, она обхватила его голову, запустила руку в волосы и сказала: «Через тридцать секунд, мой зайчонок». Потом он толкнул дверь и завел меня в другую гостиную, поменьше.

— Доктор Джексон остался с вами в этой комнате?

— Нет, он сказал людям, которые были там, что я тот самый сюрприз, который он им обещал. Затем он толкнул меня к ним и закрыл за собой дверь. Он очень сильно меня толкнул. Я потеряла равновесие, к тому же чувствовала себя совсем скверно. У меня закружилась голова, и я упала на пол. Вокруг все засмеялись. Я поднялась.

— Сколько человек было в комнате?

— Двое.

— Мужчин или женщин?

— Мужчин.

— Вы можете их опознать?

— Да, — сказала Катрин. Сначала она указала на банкира, а потом на чиновника. — Но господин Росс был одет иначе, не так, как сегодня.

— Можете уточнить?

— Да. На нем было красное платье!

По залу прокатился гул удивления, смешанного с недоверием.

— На нем было красное платье? Можете ли вы описать это платье более детально?

— Да. Это было довольно шикарное платье до колен и с открытой спиной. — Она сделала небольшую паузу, словно для того, чтобы перевести дыхание, и добавила: — На нем еще был парик.

— Парик?

— Да, белый парик. Сначала я решила, что это женщина, но, приблизившись, увидела, что это мужчина.

— Как вы это обнаружили?

— Под макияжем проступала щетина.

В зале раздались смешки. Губерт Росс, серый кардинал Нью-Йорка, накрашенный, в женском платье и белом парике!

Все повернулись в сторону высокого чиновника, пытаясь зондировать его взглядом, чтобы уловить реакцию, которая бы выдала его чувства. Но он хранил непроницаемое спокойствие. Значило ли это, что показания Катрин — абсолютная ложь, или же он был наделен исключительным самообладанием? Присутствующие были явно озадачены.

По настоятельным призывам судьи Бернса в зале установилась относительная тишина.

Пол Кубрик снова обрел уверенность. Наконец у него возникло ощущение, что обвинению удалось отыграть несколько позиций.

— Что произошло потом, Катрин?

— Мужчина в красном платье, которого звали Губерт Росс, приблизился ко мне. Он улыбался. Я сказала ему, что он наводит на меня страх и что я хочу вернуться в большую гостиную. Он начал хохотать. Произнес: «Боимся жирной Красной Шапочки? Тетушка Лулу не сделает тебе больно, вот увидишь!» А потом он меня поцеловал. Я ощутила его колючую щетину, его слюну… Он широко открыл рот… Он целовал меня в губы, целовал щеки, шею. Я его оттолкнула, крикнула, сказала, чтобы он меня не трогал, но он смеялся. А потом…