к краю скалы и посмотрела вниз. Страшный ревущий поток под нами превратился в мелкую журчащую речушку. Железной дороги между двумя туннелями больше не существовало: развороченные рельсы валялись по разные стороны размытой насыпи. Было совсем тихо. Только где-то в кустах пискнула какая-то птаха…

Вертолёт МЧС снял нас со скалы только к вечеру следующего дня.

Наш «восстановительный» сбор закончился в Краснодарском аэропорту. Мы с девчонками были совершенно раздеты, без документов и денег. Елену в одних трусах увезли в больницу на операцию. Валентина и Геннадий сумели нас разыскать только через два дня в переполненном зале ожидания аэропорта, среди других таких же полуголых детей и взрослых, спасшихся разными путями от горного потока. Тогда было не до разговоров и расспросов, но было видно, что им тоже досталось. Валя, осунувшаяся, бледная, не смотря на загар, в грязном сарафане с оборванным подолом, плакала, обнимая девчонок, но они отстранялись, отворачиваясь. Геннадий, молча, сгрёб меня в охапку, уколол трёхдневной щетиной и процедил сквозь зубы единственное «спасибо». Он исчез и через час появился с какими-то людьми из Краснодарского спорткомитета, обвешанными большими пакетами и коробками. Девчонок одели в большие не по размеру спортивные костюмы, кому-то достались большие кроссовки, кому-то маленькие тапки… Тогда это было неважно. Меня тоже приодели. Теперь мы выглядели вполне цивилизованно. Служба МЧС исправно кормила весь стихийный лагерь беженцев, расположившийся в зале ожидания. Мои девочки со своими тренерами не разговаривали, не отвечали на вопросы и, молча, жались ко мне. Было, конечно, очень неловко, но я успокаивала плачущую Валентину, утверждая, что всё наладится. Прилетела мать Елены. Геннадий, встретил её и отвёз к дочери в больницу. Оскольчатый перелом лодыжки со смещением ей прооперировали вполне успешно, но пока она должна была оставаться в больнице.

Мы смогли вылететь домой только через день каким-то дополнительным рейсом.

Жизнь продолжалась, но теперь она для меня приобрела совсем другой смысл. Мне было о ком заботиться, меня беспокоила судьба моего младшего брата. Каждое лето я приезжала в дом тётки на весь свой длинный отпуск. И мы проводили его вместе. Дом продавать мы не стали, он и сейчас числится за Сашей, присматривает за ним всё та же Галина Павловна. Но Веру Сергеевну в прошлое лето в богадельне мы уже не нашли. Пожилая насельница показала нам место на погосте, где старая учительница нашла покой рядом со своей подругой Клавой, похороненной здесь монахами ещё той памятной для меня зимой. Они и здесь были соседками.

Этим летом Саша закончил школу, простился с детским домом и приехал ко мне. Решил пойти по моим следам, стать врачом, и не просто врачом, а военным медиком. Сидел за учебниками круглые сутки. Я насильно отправляла его спать, когда он поднимал на меня из-под сросшихся бровей свои красные, воспалённые от непрестанного чтения глаза. А потом он уехал в военный лагерь, где сдавал экзамены вдали от меня, и я ничем не могла ему помочь. Я только возила ему какие-то деликатесы и насильно запихивала их в карманы его гимнастёрки в короткие часы разрешённых по уставу свиданий. В военно-медицинскую академию он поступил, сдав очень хорошо экзамены, даже не пришлось воспользоваться своими привилегиями как детдомовского воспитанника. Сейчас он на казарменном положении, но по выходным часто приезжает ко мне. Если в эти дни мне приходится работать на соревнованиях, то брат с удовольствием меня сопровождает и помогает по мере своих знаний и сил. Он подружился с «дядей Фёдором», который тут же заразил его биатлоном, и Саша сейчас активно тренируется в академии по этому виду спорта.

Я давно перестала «вампирить» Светлану, теперь наоборот — иногда она сама прячется у меня от троих своих мужиков, пытаясь расслабиться за чашкой крепкого кофе.

Моя дорогая подруженька вышла из декрета на работу, и забрала у меня своих любимых биатлонистов и гимнастику, а я теперь курирую лыжные гонки и горные лыжи.

И вот как бывает: суровые, полные жестоких сюрпризов и мрачных неожиданностей кавказские горы надолго вписались в мою биографию. Они теперь совсем не пугали меня, хотя воспоминание о нашем с девчонками бегстве от водяного потока, не изгладится из моей памяти никогда.

Стояла ранняя весна. Март радовал ярким солнцем и лёгким морозом. Я приехала в очередной раз на Эльбрус с горнолыжниками на последний сбор в этом сезоне и спокойно осматривала покрытые снегом вершины. Они не вызывали во мне ни страха, ни напряжения.

Плавно покачиваясь, вагончик канатной дороги медленно полз вверх. Далеко внизу на склонах гор сверкали на солнце ледники, а в глубокую расщелину между скалами уплывали одна за другой вершины старых могучих сосен. Сосны, обдуваемые многолетними односторонними ветрами, были до смешного однобоки, с кривыми, фантастически изогнутыми стволами. Весеннее солнце светило так ярко, что было больно смотреть на белый искрящийся снег. За несколько лет работы с горнолыжниками, которые выезжали на сборы на одну и ту же базу на Кавказе, я привыкла и к спортивной гостинице, и к этой канатной дороге, и к накатанным проверенным склонам. А самое главное, я привыкла к людям, с которыми так хорошо работать. А, может быть, я теперь просто перестала бояться новых людей. Как раз наоборот: новые люди вызывают у меня прилив детского любопытства, мне интересно их познавать. Изучать их достоинства и недостатки.

Сейчас все немногочисленные начальники нашей команды — тренеры и администраторы негромко спорили о чём-то за моей спиной, но мне их профессиональные разговоры были совсем неинтересны. Я спокойно стояла, дышала разряжённым горным воздухом и любовалась завораживающей панорамой гор, к которым невозможно привыкнуть. В руках у меня были мои любимые лыжи, за спиной — лёгкий рюкзак с медикаментами. В команде меня приодели — я ничем не отличаюсь от своих спортсменов — тот же тёплый спортивный костюм, куртка, шапочка. Я научилась не только стоять на горных лыжах, но даже спускаться вниз по склону. Начальник нашей команды часто вспоминает, как не без труда научившись тормозить, я решила продемонстрировать ему свои достижения. Лихо развернувшись, я рухнула в снег прямо к его ногам. Он зааплодировал, смеясь, и с трудом вытащил меня из рыхлого сугроба, в который я закопалась, пытаясь подняться. После этого он сам взялся за моё обучение. Я не раз выводила его из себя своей спортивной бездарностью, но на его возгласы по поводу «чайника» вежливо отвечала, что я не «чайник», а «кастрюля», поскольку первый из названных предметов кухонной утвари мужского рода. Во всяком случае, передвигаться на горных