пока на клапан нет сигнала — все твои верчения как мертвому припарка.

Мастиф искал кингстоны. Если атомная подлодка такое же судно, как и остальные — кингстоны должны быть. Главное — шлюзовые двери заблокировать. Ну так это просто — перерубил гидроцилиндр — и теперь закрыть можно только руками. Скоро Мастиф весь был в масле, скользил по поручням, а дна, вроде, и нету. Решетка. Что под ней? Что за труба? Неужели возможно разобраться в таком сборище механизмов?

— План «Б», — сказал вслух Мастиф. — Обезьяна с лазерным мечом…

Михаил Васильевич Кузнецов никогда не думал, что может быть так больно. Этот поганец, свалившийся ниоткуда, знал свое дело. Боцман, конечно, мог рассказать, как произвести погружение — на что нажать, где дернуть, на сколько повернуть. Но человек с мертвым лицом, вероятно, не удовлетворился бы техническим рассказом. Боцман видел, что убийца с потухшими глазами и страшным улыбающимся шрамом — совсем не нормальный, и требуемое погружение могло быть просто навязчивой идеей, манией. Михаил не был даже уверен, что этот человек может что-нибудь запомнить или понять. Это же маньяк, тупой палач, идиот! Нет смысла, невозможно двинуть — ни рукой, ни ногой. Кажется, что с каждой секундой боль только острее, хочется пошевелиться, и с любым движением приходит еще большая боль, до слез, до крика, горло уже хрипит. На какое-то время Михаил отключился, странные картины проплывали мимо, казалось, что он лежит на берегу гудящего моря, и в лицо бьет ветер, а волны подбираются все ближе, грозят опрокинуть… Боцман пришел в себя и понял, что лодка дала ощутимый крен на нос. Воздух и в самом деле потяжелел, уши заложило, язык во рту стал большой и неповоротливый, пить хотелось — страшно.

— Что ж ты, зараза, делаешь? — спросил вслух боцман. — Ты же магистраль открыл…

— Что? — тихо сказал бесцветный голос прямо над ухом.

Боцман постарался, чтобы ничто не выдало его страха.

— Ты что хочешь? Лодку утопить?

— Хочу, — Мастиф говорил так, что по спине Михаила пробегали мурашки.

— Чтоб тебя… Сейчас утопим… Только ты больше не трогай ничего… Как ты хоть умудрился? — тяжело ворочал языком боцман. — Она же бронирована… на пятьдесят атмосфер…

Голубой клинок появился перед глазами, сталь медленно вошла в железо борта — как в кошмарном сне.

— Ясно… Сможешь меня поднять? Топить — так топить…

Сильные руки ухватили боцмана под мышки, и Михаил от неожиданности даже вскрикнул:

— Осторожно, стерва…

— Куда идти? — тихо прошептал холодный голос.

Мастиф восхищался этим человеком. Уже два раза моряк пытался убить его — не смотря на сломанные руки и кровь из носа и ушей. Хрипит, глаза закатываются, а слабые руки все равно тщатся затянуть шнурок на шее Мастифа.

Александр легко освободился из петли, взял боцмана за волосы, и долго смотрел в затуманенные болью серые глаза.

— Сука, — плюнул офицер в лицо мучителю.

Мастиф утерся — как ни в чем не бывало:

— Что дальше?

— Вот здесь… Вот этот кран открой… голубая рукоять, влево… бля, я что, плохо объясняю? Дубина сухопутная… Влево надо, налево! Понял…

— Понял. Как проверить? Мы уже под водой?

— Давление посмотри, урод… Сейчас на дно сковырнемся… Молись, чтоб не разломило… Если хоть одна трещина будет — я тебя… собственными руками… торпеду в жопу запихаю…

И тотчас же раздался тихий скрип. Этот звук ширился, разрастался, вот уже пробежала мелкая дрожь по железу, лодка билась в конвульсиях, словно пыталась вздохнуть, вобрать в искореженные легкие побольше воздуха. Свет потух, но вспыхнули красные лампочки, словно давали сигнал к завершающему действию. Тяжкий удар — долгий, страшный, тысячи тонн металла ложились на песчаное дно.

— Держись, — предупредил боцман, вслед ему противно и резко взвыла сирена, и затрясло так, что Александр едва удержался на ногах.

— Корма падает…

Не скрип, не дрожь, даже не удар — это планета перевернулась, содрогнулась от начала до основания, принимая на себя тяжкий груз. Сигнализация взревела с особой силой, а потом замолкла, лампочки мигнули — и люминисцентный свет вновь восстановился, только чуть тусклее…

— Реактор встал, — прохрипел боцман. — Хорошо легли, мля буду… А ну, гад, руки вверх…

На Мастифа смотрело черное дуло его собственной «Гюрьзы». Как боцман умудрился поднять выпавший во время тряски пистолет? И что собирался делать дальше? Ведь ему даже на крючок не нажать.

Но у Мастифа не было времени на размышления. Быстрым движением он выбил оружие, вытащил магазин.

— Ну что, пойдем смотреть, что у вас тут есть…

Александр снова взял человека под мышки. Боцман не шевелился, голова моталась из стороны в сторону — Мастиф «вырубил» противника еще до того, как пистолет упал на палубу. Привычка.

Тепло и сухо. Двери намертво задраены и заблокированы. Отсюда только один выход.

Боцман в противогазе тихо сидит в уголке. Неторопливо скрипит сталь, Мастиф не спеша копается в переплетении проводов, потом резким рывком вырывает очередную плату из развороченных внутренностей. Вначале он хотел разбирать боеголовку прямо в шахте, но оказалось, что между стенкой ракеты и стеной шахты всего тридцать сантиметров. Узко, неудобно, специально сделано, чтобы из-под воды стрелять… Ничего, меч Полеслава легко справился и с этой задачей. Прошлось покопаться, вытащить полуторатонную каплю на батарейную палубу и отрезать саму «голову» от третьей ступени.

Мастиф не останавливался ни на минуту. Эта часть плана по его расчетам должна была занять семьдесят два часа. Пока укладывался, но могло случиться так, что он «запорет» первую боеголовку. Тогда пошла бы вторая, может быть — третья. Их здесь двести штук. А систем защиты едва ли больше двадцати.

— Борт семнадцать, — раздался в тишине строгий голос, и даже Мастиф вздрогнул, схватился за оружие. Боцман не пошевелился.

— Борт семнадцать. Отзовитесь. Я — Молния, — говорил голос, словно бы вещал, пытался прорваться сквозь мрак и неизвестность. — Кострома, отзовитесь. Почему произведено погружение? Борт семнадцать, держитесь. Если слышите меня — стучите в борт. Кострома, отзовитесь…

Мастиф поднялся, подошел к интеркому. По всей видимости, около лодки уже вьются аквалангисты, сумели подключиться через внешнюю связь к внутренней. Трубка интеркома была беспроводной, Мастиф осторожно, словно бы она могла взорваться — снял ее с рычага, прижал к уху.

— Борт семнадцать, — говорила трубка. — Кострома, отзовитесь…

— Это я, — тихо сказал Саша.

— Борт семнадцать! — взревел голос. — Кто говорит? Я — Молния!

Пауза, долгая и глубокая, словно пропасть. И твердый, стальной ответ, пронизывающий не хуже яростного порыва урагана; словно удар молнии, удавка на шее…

— Я — Мастиф.

— Какой Мастиф…

И снова — пауза, недоумение, загадка со страшной отгадкой.

— Говорит Мастиф. Немедленно