– Приходится, – брови Фрица страдальчески опустились, – не оставлять же!

– Тогда устройте пирушку по всем правилам, – распорядился генерал. – Бруно сегодня-завтра еще точно провозится, чтоб к этому времени по Лауссхен только мыши бегали!

– Будет исполнено, – рявкнул служака и замолк, с собачьим ожиданием глядя на начальника. Ариго хмыкнул и прямо под синим гусаком нарисовал предписание интенданту: выкатить к вечернему ужину «достаточное количество молодого вина». Окрыленный капрал умчался ловить уцелевших кур, а Жермон взялся за горячее варево, но проглотил лишь пару ложек. На сей раз генеральское уединение нарушил Ойген.

Бергер был хмур, подтянут и держал на руке зимний плащ.

– Едете? – Жермон отложил ложку и поднялся. Они с Райнштайнером третий день были на «ты», но Ариго то и дело об этом забывал. В отличие от Ойгена.

– Отбываю в резиденцию регента, – пояснил барон, аккуратно кладя плащ на сундук, – хочу попрощаться и пожелать тебе успеха в исполнении задуманного маневра.

– А пообедать не хочешь? – Жермон вытряхнул на стол пирожки, освобождая миску. – Рудольф терпеть не может, когда голодают без особых на то причин.

– С удовольствием пообедаю в твоем обществе, – бергер сноровисто снял с ближайшего стула всякую всячину. Он ничего не сказал, но Жермон мысленно поклялся на новой квартире использовать стулья исключительно для сидения.

– Собираешься вернуться, – Ариго по-братски разделил золотистый бульон, – или останешься при герцоге?

– Если не последует иных приказаний, – барон взялся за пирожок, – я рассчитываю через некоторое время встретить вас в окрестностях Доннервальд.

– Был бы рад, – совершенно искренне произнес Ариго, – но для начала нужно убедить Бруно как в нашем уходе, так и в том, что мы идем на Олларию. Кстати, будь моя воля, это было бы вторым из того, что я бы сделал. После боя в Гельбе.

– Это делает честь твоему сердцу, но не твоему уму, – объявил Райнштайнер, налегая на пирожки, – а наш обед делает честь повару и интенданту.

– Скажи спасибо дриксам, – посоветовал Жермон. – Все, что не удастся вывезти и сожрать, придется сжечь. Эта курица – лишь первая из жертв новой войны и последняя из отпущенных нам радостей.

– Ты пишешь стихи? – уточнил бергер. – Если да, не надо их читать, пока мы едим. Я не люблю поэзию с детства.

– Меня пугает наше единодушие, – хмыкнул Жермон, разрывая невольную жертву Его Величества Готфрида напополам.

– А меня пугает положение в центре страны. – Ойген Райнштайнер шуток по-прежнему не понимал и понимать не собирался. – Я совершенно не нахожу причины, вынудившей Первого маршала Талига сдаться. И еще меньше могу объяснить, что побудило его покинуть Урготеллу. Я могу представить, чем руководствуется Дриксен, поэтому здесь я спокоен, но я не в состоянии понять, как человек со столь безупречной репутацией, как герцог Алва, совершает противоречащий здравому смыслу поступок. Я сказал что-то смешное?

– Прости, – смешливость не то свойство, которым следует злоупотреблять при дружбе с бергерами, – меня поразило, что ты назвал Алву человеком с безупречной репутацией.

– Но это так, – в голубых глазах не было ни тени смеха. – Первый маршал Талига не проиграл ни одной военной кампании и не принял ни одного решения, впоследствии себя не оправдавшего. То, что он делает, всегда разумно, достаточно вспомнить летнюю кампанию 387 года.

– Ты говоришь об убийстве Карлиона? – на всякий случай уточнил Жермон.

– Разумеется, – подтвердил бергер. – Положение требовало немедленного вмешательства, Грегори Карлион этому препятствовал, его следовало устранить. Передай мне соль, пожалуйста...

2

– Прошу доложить Его Величеству, – скучным голосом произнес Робер, – что прибыл герцог Эпинэ.

– Его Величество занят, у Его Величества Ее Высочество, – обрадовал черный гимнет. Кажется, он был из отряда Рокслеев, а может, и нет. «Нет, гимнет, сонет...» И почему он не пишет стихов?

– В таком случае доложите Его Величеству, что Его Высокопреосвященство Левий, приняв исповедь у Августа Штанцлера и Фердинанда Оллара, проследовал в Ноху в свою резиденцию. Герцог Алва, будучи убежденным олларианцем, от исповеди отказался. Его Высокопреосвященство просил передать, что готов принять Его Величество вечером.

Вообще-то Левий считал сюзерена высочеством, и Роберу было отнюдь не очевидно, что агарисец, полюбовавшись на Багерлее, захочет видеть Альдо Ракана королем. Новый кардинал не был святым, как злосчастный Оноре, но еще меньше он был комнатной собачонкой. Кардинал носил эмалевого голубя, но зубы у него были львиными[38].

– Мое почтение, герцог. – Дэвид Рокслей в кирасе со Зверем сошел бы за участника мистерии, если б не злость в покрасневших глазах. – Я хотел бы с вами поговорить о цивильном коменданте.

– Вряд ли вы скажете мне что-то новое, – и то, чего я не говорил Альдо, – зато я могу вас порадовать. Его Высокопреосвященство Левий отказался благословить Айнсмеллера.

– Я уже слышал, – капитан гимнетов невесело улыбнулся. – Если так пойдет и дальше, я стану эсператистом. А что Вешатель?

– Был неприятно удивлен, – заверил Робер приободрившегося Дэвида. – Надеюсь, это только начало, кардинал кажется человеком настойчивым.

– Создатель ему в помощь, – с чувством пожелал Дэвид, поправляя нагрудник, – Если б он нас еще и от этого чудища избавил. А что? Тварь-то по всем статьям богомерзкая, неужели святой отец ее терпеть станет?

Стук алебард об пол возвестил о том, что сюзерен прервал беседу с Матильдой. Рокслей молодцевато вытянулся, нагло сверкнула обруганная кираса. Эпинэ за какими-то кошками пригладил волосы и поправил шпагу.

– Маршал, – лицо Альдо горело, – идем в малый кабинет, ты мне нужен. Капитан, я никого не принимаю. И проводите... Пусть Мэнселл проводит Ее Высочество в ее апартаменты.

Его Величество от души грохнул дверью, размашисто повернул ключ, подошел к окну, рванул занавеси, но не рассчитал сил. Два кольца разлетелись, и белая парча провисла. Это помогло – сюзерен с недоумением воззрился на дело рук своих, потом рассмеялся.

– Садись! Ну и разозлился же я.

– Я тоже, – пошел в атаку Иноходец. – Если ты не повесишь Морена, это сделаю я.

– А что он натворил? – Альдо плюхнулся в кресло и вытянул ноги. – Ничего нет хуже встречи с родичами, раньше я этого не понимал.

– Это ты о Матильде? – не поверил собственным ушам Иноходец.

– О Матильде, только давай о ней потом, я еще кусаюсь. Так что там с Мореном?

– Что ты ему приказал?

– Ничего, – Альдо с удивлением воззрился на Робера, – ничего такого...