Словом, передо мной стоял щеголеватый человек средних лет и вкрадчиво улыбался. В таких сразу узнаешь сомнительных деляг. Так вот он каков, Серж Баранчиков, о котором говорил Иквашин. Серж бесцеремонно взялся за пуговицу моего пиджака и вкрадчиво проговорил:

– Надо потолковать.

– Что ж, присядем, потолкуем, – я указал на ближайший диван.

– Нет, разговор предстоит деловой, подробный, хотелось бы специально условиться.

– К сожалению, занят. Никакие другие дела, кроме тех, что на письменном столе, меня не интересуют.

– Вот как раз о том, что у вас на письменном столе, и пойдет речь.

– А я как раз это и не собираюсь ни с кем обсуждать, – мой ответ звучал жестко.

– Напрасно, напрасно, – возразил Баранчиков, – помните: литература часть общепролетарского дела. Основополагающее положение.

– Вы критик, издательский работник?

– Как будет угодно. Представляю интересы кооператива и буду говорить от его имени.

– Какого кооператива?!

– Узнаете. Что стоит потратить полчаса на беседу? Она, уверяю, окажется небесполезной.

В это время затрещали звонки, приглашавшие в зал. Я обрадовался и повернул от Баранчикова. Он ухватил меня за локоть.

– Мы не условились о встрече. Она, поверьте, необходима и вам и мне. – И тут же предложил: – Завтра на Васильевской, часа в три. Пообедаем, поговорим. Идет?

– Завтра не могу.

– Тогда послезавтра, дольше оттягивать ни в ваших, ни в наших интересах.

Поднимаясь по лестнице – мы уже отдалялись друг от друга, – Баранчиков бросил:

– Послезавтра на Васильевской ровно в три. Обязательно!

Я зарезервировал день для того, чтобы подыскать предлог не встречаться с Баранчиковым, против которого сразу настроился. Но день прошел, за делами я не подумал о предлоге.

В нашем деле как? Пишется, не пишется, а за рабочим столом посиди, отдай положенное. Ученые говорят: отрицательный результат – тоже результат. Так и у литератора: сегодня мучился, работал, ничего не вышло, значит, думай – почему не вышло. Завтра начни с другого конца, придумай другой поворот, другой заход. Ищи, пока не найдешь.

И на другой день я твердо решил не встречаться ни с каким Баранчиковым, пусть катится к черту.

Не вышло. Ровно в двенадцать дня раздался звонок. Трубку взяла Марина. Поговорив с минуту, стукнула палкой в потолок, что означало: я должен снять трубку параллельного телефона. Звонил Баранчиков. Где раздобыл дачный телефон? Для таких, видимо, невозможного нет, и отделаться от него себе дороже. Пришлось переменить решение.

В три часа я был на Васильевской. Баранчиков ждал, предупредительно наклонив кресло к столу. Только я появился в дверях, Серж встал, двинулся навстречу и проводил к столику.

– Не удивляйтесь, не удивляйтесь моей настойчивости, – начал он, – того требует дело.

– Но я даже не догадываюсь, о каком деле пойдет разговор.

– Сейчас все разъяснится. Не зря же за вами гоняюсь. Давайте для начала закажем еду и питье. Что будете пить?

– Я за рулем.

– Подумаешь, я тоже за рулем, но пару рюмок хлопну. Неужели так боитесь милиции? Или у вас среди стражей порядка нет своего человека?

– Как это своего?

– Да так. Расходы окупаются. Верьте слову.

– Ладно, ближе к делу.

– Хорошо. Вы пишете роман? О чем?

– Странный вопрос – роман и роман. Не люблю до времени распространяться.

– Допустим. А с лягавыми зачем крутите?

– Не понимаю, с какими лягавыми?

– Лягавые – это лягавые. Милиция, следователи. Вы же в следствии участвуете.

Стало ясно, откуда ветер дует. Выходит, судьба подбрасывает одного из тех, кого я собираюсь вывести в романе. Что ж, на ловца и зверь бежит. Стоит присмотреться.

– В следствии-то принимаете участие? – Серж не только нахален, но и, надо отдать должное, смел. Прет напролом. Ну, Серж!

– Удовлетворял писательское любопытство. Должен же знать то, о чем берусь писать.

– Но у вас и без этого материала навалом.

– Откуда вы знаете?

– Мы много знаем.

– Кто это мы?

– Мы – это мы. При случае познакомитесь не только со мной.

– Сомнительное удовольствие.

– Но не бесполезное.

– Пожалуй, соглашусь. Но хватит собранного материала или нет – позвольте определять мне.

Серж, пропустив мои слова мимо ушей, продолжал:

– Вы написали большой очерк для журнала, насытили до предела фактическим материалом, хорошо им владеете. Сколько лежит очерк в редакции?

– Два года.

– И дальше будет лежать. Это я обещаю.

Услышав такое, я возмутился, но сдержался и только вымолвил:

– У вас такая власть?

– Кое-какая имеется, – скромно отвечал Баранчиков.

– Почему вас беспокоят мой очерк и мой роман?

– В очерке вы называете некоторых лиц и, видимо, надеетесь, что после опубликования кой-кого настигнет кара?

– Это не мое дело.

– Но зато наше.

Баранчиков играл со мной, разговаривал то сладковато-умильно, то нарочито жестко. Теплый взгляд и улыбочка сменялись озабоченностью, серьезной строгостью. Серж склонял голову то в одну сторону, то в другую, то приближался ко мне, заглядывая в глаза, то глядел в сторону, отдаляясь. Делал вид, что все предоставляется на мое рассмотрение, мол, подумай-подумай, дело твое, но будет лучше, если поступишь, как внушаю.

Я старался разгадать, что представляет собой этот тип, из каких побуждений действует. Неудавшийся актер, журналист-надомник, есть и такие, несостоявшийся писатель? Он вполне мог быть и тем, и другим, и третьим. Но несомненно был и еще кем-то.

Я решил не церемониться.

– Отвечайте прямо – кто вы и от чьего имени действуете?

Замешательство отразилось на лице Баранчикова. Видимо, на прямые вопросы он не любил отвечать.

– Тружусь в кооперативе, – уклончиво сообщил Серж.

– И от имени кооператива лезете в мои дела?

– В основном так.

– Это издательский кооператив?

– Отчасти и этим занимаемся.

– Каким же образом моя работа интересует ваш кооператив?

– Вы популярный автор. На вас можно неплохо заработать. А потом о кооперативах и о нас, кооператорах, чего только не плетут. Перо у вас хлесткое, так вымажете, дышать нечем будет. И сейчас невмоготу.