— Ничего удивительного! Я вас узнал, потому что те годы, которые меня прибили, смяли, вы плыли тихо, спокойно.

— О! Не говорите этого! Вы не знаете. Ничего не знаете. Эти годы и для меня прошли, оставив следы. Мой ребёнок! Вы знаете судьбу моего ребёнка? Его вырвали, похитили снова…

И она начала плакать.

Старый Чурили беспокойно ходил по комнате, тщетно пытаясь удержать терзающее его чувство.

— Надежда на Бога, — добавил он тихо.

— На одного Бога! — повторила княгиня, будто с упрёком.

— И на ваших друзей! — прибавил с энтузиазмом младший. — Мы найдём его, вернём вам; я сам, я пойду и не покажусь иначе, только с ним.

— Да воздаст вам Бог! Вы не знаете, как я люблю сына. Потерять его! Единственную радость, детства которого я видеть не могла, которую мне нельзя было ласкать. Жизнь так коротка, страшно подумать, что она пройдёт одиноко, всегда только в грустных надеждах на ребёнка, в слезах.

Старик крутился, задетый за живое.

— А вы бы предпочли, — добавил он, — чтобы он оставался здесь и был, может, схвачен?

— Ведь он и так схвачен! — с удивлением ответила княгиня.

— Да! Да! Но кто знает?

— Что вы хотите сказать?

— Хм! Я этого не знаю, ничего не знаю, но, однако, смекаю. Князь Соломерецкий сердит, беспокоен, стало быть, он не в его руках. Он выехал из Кракова, угрожая и бушуя. Значит, князь Станислав не в его руках.

— А где же он может быть?

— Я не знаю, — прибавил Чурили, пожимая плечами, — но может кто-нибудь из друзей его спрятал, укрыл.

— Из друзей? — с удивлением воскликнула Анна. — Ради Бога, мой старый Чурили, вы с ума сошли. Если друг, неужели я об этом не узнала бы.

— Я ничего не знаю, но я так предполагаю, — молвил старик, — что не сказали бы вам, во-первых, для того, чтобы вы ненароком не открыли тайну.

— Я? Моё дитя! Собственный ребёнок!

— Невольно, — сказал смущённый старик.

— В конце концов, мой добрый Чурили, хотел бы друг так меня мучить?

Шляхтич поправил кунтуш, а скорее подёргал его на себе.

— Я ничего не знаю, — сказал он, — но догадываюсь, что в конце концов — кто знает? — всё будет хорошо.

— Дай-то Боже, — со вздохом воскликнула Анна.

— А если получится, я найду князя, я. Сегодня, сейчас я еду и без него не вернусь.

Старик с недовольством поглядел на сына.

— Если бы он был в Кракове, ему бы угрожали тысячи опасностей. Князь…

— Ведь вы говорили, что он уехал? — прервала Анна.

— Только вчера, я видел его кортеж иностранного автора-мента и дырявые локти придворных, — добавил презрительно шляхтич.

Анна бросила на него суровый взгляд, словно напоминала ему, что это был её родственник, и хотя порочный и враг, он носил фамилию её ребёнка. Старик обуздал себя.

— Будьте спокойны, — сказал он тихо.

— Как вы хотите, чтобы я о нём не беспокоилась?

— Положитесь на меня.

— На меня, — прервал сын, — я его найду.

Чурили нетерпеливо махнул рукой.

— Как шляхтич и ваш старый слуга… — сказал он, кладя правую руку на грудь.

— Друг, — поправила его княгиня.

— Ручаюсь, что князю ничего в эти минуты не угрожает, будьте спокойны.

— Откуда вы это знаете? — живо прервала его Анна, сравнивая в уме его слова с предостережением сына. — Значит, вы знали?

— Ничего, ничего не знаю! — воскликнул упрямый шляхтич. — Но надеюсь, чувствую.

— Значит, только на вере, надежде, предчувствии вы мне ручаетесь?

— Достаточно, что ручаюсь, княгиня.

— Нет, не достаточно, — прервала Анна, — вы должны мне поведать.

— Отец, — воскликнул сын, — если вы что-нибудь знаете…

— Ничего не знаю, — прикрикнул старик.

— Этого быть не может, вы что-то знаете!

— Знаю, не знаю, — сказал Чурили, осаждённый, беспокойный, не зная, как справиться и не желая говорить, — а не могу сказать.

— Ради Бога! Матере! Матере! — воскликнула она, складывая руки.

— Но я ни о чём не знаю.

— Мой дорогой старый Чурили, ты никогда не умел говорить ложь так, чтобы не покраснеть и не выдать её. И сейчас ты меня обманываешь. Ты знаешь. Ты был бы так жесток, чтобы скрывать от измученной матери?

Связанный, смущённый старик под взглядом княгини и сына промолчал, потёр лоб, застонал.

— Вот это несчастье, — шепнул он, — никогда не могу сохранить тайны. Чёрт меня попутал лезть в это, kołyś ne pip, ne ubiraj sia w ryzy.

— Ради Богу, прошу вас!

— Ну, ну, тихо, кто-нибудь может услышать. Что же делать?

— Ты знаешь, где он?

— Знаю, — шепнул старик, — но не скажу, этого не скажу.

— Кто его похитил?

— Я! — сказал Чурили. — Я!

— Ты?

— Для чего?

— Чтобы вы, напуганные братом, не имея в руках ребёнка, не могли, ради спасения его жизни, отказаться от фамилии отца и его будущего, к чему вы были уже готовы.

Княгиня потерала дар речи.

— О! Достойный старый друг! Ты! Повтори мне, ты его увёз?

— И не хотел ничего вам говорить, чтобы это случайно не разнеслось. Но не беспокойтесь об этом. Он в надёжном, безопасном месте.

— Слава Богу! — воскликнула Анна. — Это правда? Это правда?

— Как видите меня живым.

Когда пан Чурили это говорил, на улице загремело, прокатился рыдван и затем у двери послышался настоятельный голос, знакомый голос князя Соломерецкого, который, расталкивая в гневе слуг, бежал в комнату.

— Это он! — в испуге закричала княгиня. — Это он. Вы говорили, что он выехал!

— Я сам видел. Пожалуй, вернулся!

Дверь с грохотом отворилась и Соломерецкий, злой, гордый, трясущийся от волнения, вбежал в комнату.

— Пани сестра! — закричал он с порога. — Я пришёл вам объявить…

Анна побледнела и бросилась в кресло.

Младший Чурили стоял с искрящимися глазами, готовый к борьбе, меряя глазами врага.

— Объявить вам, что я всё знаю.

Старый Чурили затрясся, посинел.

— Что вы знаете? — слабо спросила Анна.

— Ваш сын! Этот подкидыш! В Литве!

— Вы думали, что это ложное похищение скрылось от меня, но нет. Вчера я узнал обо всём, завтра рассылаю, завтра сам еду за ним. Вы знаете мои условия?

— Но их не принимает, — шепнул старый Чурили.

— Молчать! — воскликнул князь. — Я с ней говорю, не с вами. — И, всматриваясь в старика, он добавил: — Вы устроили это похищение! Я знаю! Знаю! Я узнаю вас по описанию.

Княгиня молчала, молодой Чурили заступался за неё и за отца.

— Ваша светлость, позвольте мне ответить, — сказал он, — что есть условия, которые лучше умереть, чем принять.

— Я не с вами разговариваю, — крикнул Соломерецкий.

— Но я говорю с вами! — воскликнул, пламенея, шляхтич.

— Кто вы? — спросил он порывисто.

— Кто? Шляхтич, равный вам, князь.

— Равный мне?

— А может, лучше! — добавил горько Чурили. — Потому