два замечания, которые я настоятельно попрошу в дальнейшем держать в уме. Во-первых, подчеркну, что я ограничиваюсь рассмотрением лишь некоторых народов и некоторых исторических периодов, ибо ни времени, ни познаний не хватит на то, чтобы осветить вопрос исчерпывающе. Насколько приведенных примеров довольно для того, чтобы делать общие выводы, решать будущим поколениям ученых. Таково первое замечание. Далее, если будет доказано, что у некоторых народов и в некоторые времена озвученные институции отчасти зиждились на суеверии, то это вовсе не будет означать, что они не могли зиждиться на чем-то ином. Напротив, коль скоро описываемые мною институции доказали свою прочность и незыблемость, то есть основания полагать, что зиждутся они на чем-то более крепком, чем суеверие. Ни одна институция, стоящая единственно на суеверии, то есть на ложном основании, незыблемой быть не может. Не отвечая неким действительным человеческим потребностям, не будучи укорененной в природу вещей, она обречена на гибель, и чем более скорую, тем лучше. Таково второе замечание.

II. Правление

И вот, сделав два предварительных замечания, я приступаю к первому утверждению: у некоторых народов и рас в определенные периоды времени суеверие укрепляло почитание органов правления, особенно монархического, совершая вклад в учреждение и поддержание общественного порядка.

В истории многих народов задачи органов правления значительно упрощались благодаря суеверию, согласно которому сами правители являются существами высшего порядка, обладают некими сверхъестественными или магическими силами – неоспоримыми и непреоборимыми. Так, по свидетельству д-ра Кодрингтона, у меланезийцев «власть вождей покоилась на вере в их сверхъестественные силы, полученные от духов, с которыми они общаются. При утрате этой веры положение вождя становится зыбким, как это, например, случилось недавно на островах Банкс. А теперь, когда подобные верования уже не бытуют почти нигде, нужен новый род вождя, иначе наступит безвластие» [129]. По словам одного меланезийца, власть вождей покоится на вере в то что они общаются с могущественными духами и потому обладают «маной», сверхъестественной силой. И если вождь, скажем, просит народ платить ему, то люди подчиняются, ибо верят, что он способен наслать на непокорного беду или болезнь. Но как только значительное число соплеменников начало сомневаться в способности вождя общаться с духами, право взимать пеню было попрано [130]. Таким вот образом религиозные сомнения среди меланезийцев способны поколебать основы общественного порядка.

Схожим образом, как пишет Бэзил Томсон, «одна из основ меланезийской системы правления – почитание предков. Каждый поступок фиджиец совершает с оглядкой на Незримые силы, и таким же образом всякую власть он почитает религиозной». Считалось, что умерший вождь продолжает надзирать за своим племенем, при необходимости наказывая людей голодом, грозой или затоплением. Например, если народ забывает сделать приношение к его могиле и умилостивить его дух. Его же преемник – живой вождь – считается фигурой священной. С ним связано множество различных табу, и одно прикосновение к нему способно навлечь гнев Незримых сил. «Первый удар по власти вождей был по нечаянности нанесен миссионерами. Ни они, ни сами вожди не подозревали, насколько тесно правители фиджийцев были связаны с религиозными представлениями. Стоило миссионеру ступить на территорию деревни, и бытующие там табу были обречены, а на них в значительной степени покоилось почитание власти. Впрочем, табу отмирали в борьбе, как и подобает укоренившимся институциям. Вождям продолжали отдавать первые плоды, но в святилище – для поднесения предкам – их уже не несли. Лишившись поддержки жрецов, вождь влачил жалкое существование…» Ведь на Фиджи, как и везде, если вождем и жрецом был не один человек, то оба лили воду на мельницу друг другу, сознавая важность взаимной помощи [131].

Ровно таким же образом дела обстояли и в Полинезии, где власть вождей зиждилась на вере в их сверхъестественные способности и связь с духами предков. Были и табу, буквально пронизывающие личность вождя и выстраивающие между ним и простыми соплеменниками незримую, но прочную стену, пересечение которой означало смерть. В Новой Зеландии народ маори считал своих вождей живыми воплощениями богов, атуа. Так, преподобный Ричард Тейлор, работавший в миссии в Новой Зеландии более тридцати лет, рассказывает, что, обращаясь к людям, вождь маори «заговаривал неестественно, будто бы особым языком. Держался на расстоянии от подчиненных, ел отдельно. Вождь был священной фигурой, собеседником богов, ибо считался богом сам. Он распоряжался тапу, и именно поэтому мог управлять людьми и их благами. Для получения этого звания не гнушались ничем. Значимость человека связывалась с его размерами, и у сыновей вождя было по несколько кормилиц. Так, женщины обделяли собственных детей, чтобы по сравнению с ними отпрыски вождя смотрелись более здоровыми и крепкими. Но относилось это не только к телу. Вождь считался атуа, но были боги могущественные и боги немощные, и всякий, естественно, стремился принадлежать к первым. В соответствии с этим стремились слить чужих духов со своими собственными. Убив вождя, воин немедленно выкалывал ему глаза и проглатывал их: предполагалось, что в этом органе обитает божество, атуа тонга. Таким образом, он не только убивал тело, но и овладевал душой своего врага, и, следовательно, чем больше вождей он убивал, тем прочнее утверждалась его божественность… Иной замечательной приметой вождя было ораторское искусство. Хорошего оратора сравнивали с коримако, самой сладкой певчей птицей Новой Зеландии; и юного вождя кормили мясом этой птицы, чтобы он лучше усвоил ее качества, а красноречивого оратора называли коримако» [132]. Другой же автор пишет, что к словам вождей маори «относились с особым почтением, ибо через человека, как считалось, держало речь божество. Внешнего великолепия не было, но сама личность считалась священной… Многие из них считали себя боговдохновенными: так, великий вождь и жрец таупо по имени Те-Хеу-Хеу незадолго до своей смерти во время обвала в горах сказал европейскому миссионеру: ‘‘Не думайте, что я человек, что происхождение мое от земли. Я пришел с небес; мои предки все там; они боги, и к ним я вернусь’’» [133]. Сама личность вождя маори была настолько священной, что его нельзя было касаться, даже ради спасения его жизни. Один вождь задыхался, поперхнувшись рыбьей костью, и все же его соплеменники, рыдая по нему, не осмелились не только его коснуться, но даже подойти, ибо это стоило бы им жизни. На помощь пришел оказавшийся рядом миссионер: он спас жизнь вождю, вытащив кость. Как только последний обрел дар речи, а произошло это не ранее чем через полчаса, то первым делом потребовал, чтобы хирургические инструменты, с помощью которых кость была извлечена, были отданы ему как возмездие за урон, нанесенный в результате кровопускания и прикосновения к его священной голове