В феврале во Франкфурт приехал Фридрих Богемский, и шведский король принял его с особыми почестями. Возмущая конституционалистов, Густав Адольф подчеркивал его первенство, чествовал не как курфюрста, а как правящего монарха, настаивая на перечислении всех его титулов, без каких-либо изъятий[847]. Обхождение было поистине великодушным и уважительным, и даже сам свергнутый государь засомневался в их искренности. Фридрих признался бранденбургскому послу: он не видит причин для продолжения войны, кроме трудностей, связанных с «удовлетворением запросов короля Швеции»[848]. Узнав позже, что Густав Адольф намерен возвратить его в Пфальц в качестве вассала шведской короны, Фридрих вспомнил о собственном достоинстве и наотрез отказался[849]. Одно дело иметь союзника, другое — господина. Позиция непрактичная, но единственно возможная в то время для германского князя.

В неудобном положении оказался и зять Иоганна Георга ландграф Гессен-Дармштадтский. Все лето он посредничал между тестем и императором, а когда осенью его принудили стать союзником Густава Адольфа, ландграф попытался склонить к миру завоевателя[850]. Король заподозрил, что ландграф куплен императором. Когда ландграф пожаловался на дисциплину солдат, расквартированных в Рюссельхайме, король язвительно спросил: не продался ли он императору? Густав Адольф при всех называл его «миротворцем на побегушках у Священной Римской империи»[851].

Чуть ли не ссора разгорелась во время разговора после ужина 25 февраля 1632 года. Густав Адольф, как обычно, разглагольствовал о том, что он сражается за немцев только по доброте своего сердца. «Пусть император за мной не гоняется, и я не буду гоняться за ним», — сказал вдруг король и, повернувшись к ландграфу Гессен-Дармштадтскому, добавил: «Ваше высочество, передайте ему это. Я знаю, что вы хороший империалист». Ландграф хотел было запротестовать, но Густав Адольф не дал ему и рта открыть: «Тот, кто получает тридцать тысяч талеров, должен быть хорошим империалистом». Побелевший от негодования князь все-таки промолчал[852], а Густав Адольф продолжал рассуждать о неизбежности войны.

2 марта 1632 года король снова двинулся в поход, оставив Рейн на попечение Бернхарда Саксен-Веймарского, встретился с маршалом Горном в Швайнфурте, а оттуда направился в Нюрнберг, где должны были сойтись все его войска. Здесь его приняли восторженно, муниципалитет задарил подношениями[853], и, набрав еще сорок тысяч рекрутов, Густав Адольф приготовился идти на юг, сначала в Аугсбург, потом в Баварию.

Желая сохранить верность Ришелье, но боясь больше Густава Адольфа, Максимилиан в итоге сыграл на руку шведскому королю. Французский агент побуждал его к тому, чтобы придерживаться нейтралитета. Однако страхи были столь велики, что он даже и не пытался отмежеваться от армии Тилли и в марте написал Фердинанду, прося его вызвать Валленштейна[854]. Боясь потерять земли, Максимилиан принес в жертву свой нейтралитет и все то, что получил в результате увольнения генерала. 1 апреля он присоединился к Тилли в Ингольштадте, дав Густаву Адольфу все основания для вторжения в Баварию.

Получив подкрепления численностью пять тысяч человек, которых Валленштейн, потянув время и демонстрируя нежелание, все-таки прислал, Тилли отступил на восток, имея в виду удерживать линию по реке Лех. 7 апреля Густав Адольф форсировал Дунай у Донаувёрта и тоже пошел на восток, опустошая все на своем пути, чтобы никакая другая армия не могла найти себе пропитание[855]. Войска уничтожали даже молодые посевы, скармливая их лошадям. Все это время Валленштейн стоял на границе Богемии со своей армией в двадцать тысяч человек[856], которых он набрал, но не хотел куда-либо вести. Неделями и венское правительство, и император, и сын императора, молодой и гордый эрцгерцог Фердинанд, тщетно умоляли генерала объявить свои условия и прийти к ним на помощь[857]. Валленштейн хранил гробовое молчание даже тогда, когда шведский король перешел Дунай. 14 апреля Густав Адольф добрался до реки Лех, на противоположном берегу на лесистой возвышенности уже стоял лагерем Тилли. Отправившись в разведку, Густав Адольф заметил на другом берегу часовых. Солдаты, не узнав его, с невинной дерзостью прокричали: «Где твой король?» — «Ближе, чем вы думаете», — ответил Густав Адольф и пришпорил коня[858]. Ночью он распорядился выстроить из лодок мост, а утром три сотни финнов под непрерывным огнем Тилли перешли на другую сторону, чтобы возвести земляные укрепления для шведских батарей. Под прикрытием пушек вскоре переправилась и вся армия. Тилли не осмелился атаковать шведского короля. Густав Адольф, перейдя на другую сторону реки, довольно быстро взял штурмом холм; ему, как всегда, помогали искусная тактика и везение. Тилли, раненного в ногу, унесли в тыл, а за ним и его заместителя Альдрингера, без сознания, с размозженным черепом. Остатки армии спасались отступлением. Артиллерия и обозы в основном остались на поле боя, и потрепанное войско Тилли вряд ли смогло бы уйти, если бы ураганный ветер следующей ночью не заблокировал дороги поваленными деревьями[859].

В двухстах пятидесяти милях, в австрийском Геллерсдорфе, император и Валленштейн наконец пришли к согласию. Условия договоренности, возможно, так никогда и не станут известны, никаких достоверных свидетельств не сохранилось. Послухам, Валленштейн настоял на своем праве не только иметь абсолютную власть над армией, но и вести все мирные переговоры и заключать по своему усмотрению договоры. Он потребовал также исключить любое вмешательство в командование сына императора и какое-либо влияние со стороны Испании. В качестве вознаграждения ему были обещаны часть земель Габсбургов и титул курфюрста: Богемия, курфюршество Бранденбург или Пфальц. Все эти данные, конечно, основаны главным образом на слухах, но в них, возможно, есть какая-то доля информации из первоисточников[860].