на немедленное «да», как в случае с Лео, но Куинн не из тех, кто всем всегда говорит «да». Дэйзи должна понимать это лучше, чем кто-либо, ведь они договорились восстанавливать дружбу медленно, потихоньку, несмотря на то что между ними все еще существует недопонимание. Просто они обе слишком упрямы, чтобы это признать.

– Я вам очень благодарен, но мне тоже надо подумать, – говорит Калеб. – Так что считайте, что потенциально я могу сказать «да».

– Однозначно, – отвечаю я. – Даже если ты не захочешь держать деньги в акциях нашей компании, мы все равно всегда будем готовы поддержать тебя и предоставить пристанище. – Я показываю на особняк.

– У нас тоже есть для вас сюрприз. – Лео встает, доедает свой деконструированный начос с жареным сыром и идет к краю патио. Остальные следуют за ним.

– Что это? – спрашиваю я, и мы с Дэйзи недоуменно переглядываемся.

– Скоро вы все увидите сами.

Мы идем по давно не стриженному газону. Мы еще не наняли нового садовника, который ухаживал бы за садом и патио, но одно место мы с Дэйзи содержим в безупречно порядке – кладбище под ивой. После того как мы целый год не заглядывали туда, Дэйзи и я теперь иногда обедаем там, когда, кроме нас, в особняке никого нет. Я боялась, что на могиле отца не вырастут цветы, но там появились ноготки и циннии, а сбоку, на краю поляны, растет ольха[17], которая, когда его хоронили, наверное, была семенем, упавшим на раскопанную землю, а теперь превратилась в молодое деревце. Со временем цветы вырастут и на могиле бабушки.

Хотя вечером мы устраиваем отвальную вечеринку, чтобы попрощаться с улетающей в Милан Дэйзи, территория особняка, если не считать той ее части, что окружает бассейн, явно слишком запущена, чтобы годиться для приема гостей. Мы мало что можем с этим сделать, потому что и так слишком заняты – нам надо учиться тому, как управлять нашим состоянием, лучше узнавать друг друга и думать над тем, что мы будем делать дальше. Но мы дойдем и до этого.

– О, – бормочу я, когда мы останавливаемся перед калиткой, ведущей в сад, где растет все, кроме роз.

Я не заходила сюда со дня пожара на фабрике. Я просто… не могла. Потому что все там пропитано воспоминаниями о бабушке.

Лео толкает калитку.

– Входите.

Остальные входят по одному, но мои ноги не желают двигаться. В горле стоит ком, и мне ужасно хочется повернуться и сбежать.

– Лили Роуз. – Голос Лео тих, и он переплетает свои пальцы с моими. – Ты доверяешь мне?

Ответ быстро срывается с моих губ, намного быстрее, чем когда он задал мне этот вопрос два месяца назад:

– Да, Лео Джеймс. – И я позволяю ему провести меня через калитку.

Глаза не сразу привыкают к царящему здесь рассеянному свету солнца, стоящего уже достаточно низко. Я моргаю, и наконец зрение обретает ясность. Трава под нашими ногами мягка и ярко-зелена, покрывая потайной рычаг, о котором не знает никто, кроме нас. Цветы, которые мы растоптали, снова расцвели вовсю, магнолиевое дерево тянет ветки к небу, а лилии и маргаритки цветут так роскошно, как редко бывает в конце лета.

Но мой взгляд привлекают другие цветы, посаженные под выбитой на каменной стене картой Роузтауна. У них прелестные лиловые лепестки и насыщенно-зеленые стебли.

– Ирисы. – Я смаргиваю слезы и смотрю на Лео. – Это ты их посадил?

Он кивает.

– Мы вместе это сделали. Я в основном руководил из-за моей руки. Но большую часть цветов нам пришлось сажать заново. Мы заметили, что никто из вас не заходит сюда и что иногда вы бываете очень заняты из-за всяческих встреч и совещаний. Мы подумали, что сделаем вам приятный сюрприз.

– Это прекрасно, – неразборчиво бормочет Дэйзи, гладя указательным пальцем лепесток ириса. И смотрит на Куинн.

Куинн задумчиво смотрит в землю.

– Мы даже вымыли старика святого Антония, – сообщает Майлз, хлопнув по спине статую, которая опять закрывает вход в подземелье. Калеб, стоящий рядом с Майлзом, ухмыляется.

– Вы самые лучшие, – говорю я.

Мне бы хотелось остаться в этом моменте навсегда, хотелось бы закупорить его в пузырек, как любимые духи, и нюхать всякий раз, когда мне будет необходимо вспомнить это чувство, чувство принадлежности к чему-то большему, чем я сама. К семье, настоящей, любящей семье, которая делает то, что делает, не ради денег или похвал. А просто потому, что не может иначе.

– Кстати о самых лучших, – говорит Дэйзи. – Кто-нибудь из вас обладает по-настоящему выдающимся навыком сбора вещей в дорогу? Потому что я еще не начинала паковать чемоданы, а наверное, пора это сделать.

– Ты еще даже не начинала? Но ведь ты улетаешь меньше чем через сутки! – восклицает Калеб.

– Тогда давайте превратим это в игру, раз уж вы все такие профессионалы. – Дэйзи ухмыляется. – Бежим наперегонки в мою комнату.

Она стартует первой. Куинн следует за ней, в последнее время она вообще далеко не отходит от Дэйзи. Следом бежит Калеб, крича что-то о важности закручивания одежды в узлы и цветовой маркировки. Майлз неторопливо идет сзади и небрежно отдает Лео и мне честь, словно говоря: «Труба зовет».

Они удаляются, весело смеясь. Я собираюсь последовать за ними, но Лео хватает меня за руку и притягивает к себе. Он поднимает наши сомкнутые руки, и я кружусь под мелодии, звучащие из динамика у бассейна и едва доносящиеся до нас.

Нам не нужна музыка, когда мы танцуем в пустой гостиной после окончания вечеринки или на кухне при свете огонька холодильника, время от времени доставая из него еду. Такие моменты становятся у нас новой нормой, поскольку он проводит здесь со мной все больше времени, и я поклялась себе, что всегда буду ценить каждый из таких моментов.

После двух полных кругов я со смехом врезаюсь в его грудь. От этого столкновения он спотыкается и чуть не падает, поскольку еще не очень хорошо держит равновесие, хотя по большей части уже оправился от сотрясения мозга. Я крепко обнимаю его, пока он снова твердо не становится на ноги.

– Тебе надо перестать падать передо мной ниц, – дразню его я, пытаясь сохранить серьезное лицо.

Он смеется, я тоже, а затем он так крепко сжимает меня, что мы оба падаем на землю. Трава подо мной теплая, такая же теплая, как и его тело, и солнце высвечивает черты его лица, густые ресницы. Я обвиваю его руками и притягиваю к себе для сладкого поцелуя, чтобы эти ресницы коснулись моей щеки.

Он отстраняется, смотрит на меня и накручивает на палец