Ужасный гнетущий страх разрывал в клочки её душу. Она словно наяву увидела, как в адском огне войны сгорают двадцать семь миллионов человек её страны. Вот что всегда носил в душе майор, а теперь и ей с этим придётся жить!

И что потом? Жить дальше, исполнять свою работу, потерять мужа, стать навсегда забытым детским писателем? Беспечно существовать, лишь сверяя записи с событиями? Ненашев скупо, но жёстко написал и про неё.

Нет! Никогда!

Вот почему этот человек решил встретить войну на границе. Он заранее знал, что ему не поверят, но там, где мог, постарался хоть что-то изменить. Пожертвовал жизнью, своей любовью…

Она не выдержала и первый раз за много лет расплакалась, но беззвучно, сжимая губы, так, чтобы никто не слышал.

Стоп! Он своим «извещением» сразу выводит её из-под удара. Если подтвердится, что Майя осведомитель погранохраны НКВД, а майор действительно убит… А если подтвердится всё прописанное в той бумаге, которую руководство Разведупра решило попридержать из-за откровенной фантастичности…

Полина начала просматривать последний лист, заставивший её ещё раз вздрогнуть. Как сказал бы Шерлок Холмс, «если отбросить всё невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».

Оказывается, Арнимов хорошо знаком не только с немцами, но и с их внутренней кухней. Вечно одинокий, сторонившийся всех военный комиссар Разведупра вёл свою игру, постепенно прибирая к рукам дела в управлении и беспощадно выкидывая из конторы всех, способных помешать ему в будущем.

Вот что на самом деле означали его выступления на партийных собраниях, когда клеймили начальников – «врагов народа». Он и её хотел выкинуть на улицу: отец и брат арестованы, а сама она, Мареева, из старых кадров, или, иначе, из «троцкистской» банды Берзина. Лишь личное обращение к Ворошилову, направленное секретной почтой, заставило военкома умерить пыл. Легендарный нарком лично поручился за неё.

Но самое интересное, что у Ильина в конце 1942 года всё получилось, и он, пусть и не без ошибок, хорошо и достойно руководил военной разведкой до конца войны.

Значит, завтра ей предстоит дать свой бой. Жестокий, беспощадный, не менее смертельный на давно знакомом фронте. Бой за то, чтобы вся полученная информация обязательно дошла до адресатов. Она так хотела оказаться вновь в строю! Ну что же, её желание осуществилось, но в ответ от Полины требовали жизнь.

– Полина, ну зачем так переживать! Представляешь, на Би-би-си сейчас выступает Черчилль! Британия решила поддержать нас! – ворвался к ней изумленный муж.

– Я знаю, – машинально кивнула она, сразу вызвав недоумённый взгляд. Но поправилась: – Извини, оговорилась, это по работе.

Да, Арнимов новость знал заранее! Теперь, спустя несколько часов, придёт сообщение из США: «Гитлеровские армии – главная опасность для Американского континента». Впрочем, и Америка не особенно сильно рассчитывали на длительное сопротивление Красной армии.

У здравомыслящих людей это вызвало чувство огромного облегчения. А не здравомыслящие забыли слова, произнесённые в 1939-м с трибуны съезда. Эти страны превосходили блок агрессоров по населению в три раза, по производству стали и электроэнергии в два раза, выпускали в четырнадцать раз больше автомобилей, добывали в пятьдесят пять раз больше нефти и собирали с ферм и полей в четыре раза больше продовольствия[238].

Пусть там ненавидят СССР, но зато они не вместе с Гитлером. Да, обязательно потом появятся неопровержимые факты торговли их бизнеса с врагом, но империалистический мир в этот день не наступал на единственную коммунистическую страну объединённым фронтом. Что-то в мире менялось и без вмешательства извне.

23 июня 1941 года, понедельник, утро

Вся Москва гудела слухами: наши войска взяли Варшаву и Кёнигсберг. Мальчишки кричали «Ура!» и мелом на стенах домов старательно выводили: «На Берлин!»

Чёрные тарелки репродукторов и газеты сообщили скромнее: после ожесточённых боёв противник был отбит с большими потерями. На Белостокском и Брестском направлениях после ожесточённых боев противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Ломжу и Брест. Взято в плен пять тысяч немцев, артогнём уничтожено триста танков. За два дня боёв сбито сто двадцать семь фашистских самолётов.

Война не застала нас врасплох. Враг просчитался. Он собирался поразить нас неожиданным, внезапным, злодейским ударом, но наткнулся на страну, единую и твёрдую, как гранит[239].

Очередь в военкомат, добровольцы. Они не желали оставаться в стороне, а те, кому военком отказал – мол, призовём, когда надо, – искренне возмущались: как можно спокойно сидеть дома, когда всё может кончиться без них! Они тоже хотели победным маршем вступать в Кёнигсберг, Варшаву и даже Берлин!

А на другой улице вереницы людей – в сберкассу и магазин. Там торопились снять деньги и купить про запас продуктов, столько, сколько дают в одни руки или можно унести.

Так было в столице. Никто даже не представлял, какая будет война!

А где-то далеко от Москвы, под Брестом со стороны Митков, где наконец умолк последний, до конца отстреливавшийся дот, на рассвете в обгорелой и ободранной форме брели в сторону Пинска трое измождённых, покрытых копотью людей. Глядя на них, люди крестились, женщины шептали из калиток, умоляя бросить оружие, но в ответ один из них с так и не споротой звездой на рукаве исступленно проорал: «Сталин дал, Сталин и заберёт!»[240]

Они шли, отступая на восток, и не слышали, как восторженно вещал за кадром еженедельного немецкого кинообозрения «Дойче Вохеншау» голос диктора. После перечисления населённых пунктов, очищенных от большевиков, всеобщий восторг и ликование вызвали слова: «Взяты исключительные трофеи, запасы продовольствия: сорок тысяч тонн смальца, двадцать тысяч тонн шпика, пять тысяч тонн свиного мяса и целое стадо живых свиней. Успешное наступление на Восточном фронте продолжается!»

Генерал от инфантерии Вальтер Шрот лишь качал головой, все сообщения о западне, устроенной большевиками, на деле оказались грандиозной мистификацией, задержавшей взятие Бреста на полдня и позволившей русским отвести от города войска.

Город превратился в огромную транспортную ловушку для немецких частей. Войска смешались, вырывая друг у друга право пройти через переправы. Сапёров материли, мостов не хватало, а ещё больше ругали русских, будто специально устроивших здесь бедлам.