злополучной кампании мне посчастливилось еще раз встретить Миле: он топором прорубал отверстие во льду озера, чтобы напоить лошадь. Однажды я видел его на крыше сарая, объятого пламенем, – он рисковал сгореть – и все ради своего коня, чтобы добыть для него немного соломы».

Фантастический рассказ сержанта Бургоня о гвардейском драгуне Миле! Миле был одним из тех крайне немногих, кто о своем коне заботился больше, чем о себе. Он спас своего верного Каде, только подавляющее большинство солдат думали только о том, как спастись самим. Часто – с помощью лошадей. Хотя само слово «помощь» по отношению к несчастным четвероногим звучит почти кощунственно.

Как мы знаем, проблемы с продовольствием и фуражом у французов появились еще в самом начале похода. И конина отправилась в солдатские котлы очень быстро. Ничего необычного. В пищу употребляли в основном мясо лошадей, погибших в бою, да еще и выбирали. Из Москвы выходили с определенным запасом. Как минимум десятидневный рацион для солдат, а сено для лошадей большинство кавалеристов везло с собой, много его быть не могло по определению.

После того как Кутузов заставил Наполеона отступать по Старой Смоленской дороге, судьба огромного количества лошадей была предрешена. Местность вокруг этой дороги уже была разорена, ситуацию с фуражом даже плохой назвать нельзя. Не характеризует масштабов бедствия. По данным французских историков, за первые десять дней ноября погибло около 30 тысяч лошадей. Значительная их часть была съедена. И их уже убивали для того, чтобы утолить голод. Картины ужасающие…

«…По мере нашего продвижения лошадей становилось все меньше. И даже тех, которых мы намечали себе в пищу, из-за сильного мороза мы не могли, убив, разделать, так как долго находившиеся на воздухе наши руки отказывались служить нам и просто отморозились бы. Поэтому мы вырезали мясо из задней части у коней, которые еще оставались на ногах и двигались. При этом бедные животные ни малейшим образом не показывали, что им больно… Мы видели, как эти несчастные животные еще несколько дней шли с большими кусками плоти, вырезанными с обоих бедер…»

Поразительно, но старший вахмистр 2-го кирасирского полка Тирион, уже спустя годы, конечно, ухитрялся находить в страшных событиях что-то жизнеутверждающее.

«…Уменя была маленькая жестяная кастрюля, которую я не променял бы ни на какое сокровище… Благодаря ей я освоил ремесло колбасника, и вот как это получилось: когда я находил возле места нашего привала коня, то вонзал ему лезвие ножа между ребер, стараясь не причинить, насколько это возможно, сильной боли. Затем я подставлял свою маленькую кастрюльку под вытекавшую из раны струю крови и варил ее. После этого я становился обладателем полной кастрюли кровяной колбасы, которую сегодня я счел бы безвкусной и малопривлекательной, но в то время находил изысканной, и это заставляет меня думать и говорить, что когда речь идет о голоде в России, то плохого повара не бывает и каждый поваренок становится Бателем».

Знаменитому повару XVII века такой рецепт даже в кошмарном сне не придумался бы, а в Великой армии не только Тирион готовил подобную «кровяную колбасу». Было, однако, немало и тех, кто уже ничего не готовил. Практически потерявшие человеческий облик люди… Поедавшие сырое мясо, оставшееся после разделки убитых лошадей. Или картина, которую довелось увидеть многим. Чтобы спастись от холода, кавалеристы вспарывали животы у лошадей и укладывались спать в еще теплых внутренностях…

Примеров масса, травмировать психику легко. Но так было. Люди ели лошадей, а что доставалось несчастным животным? Гнилые листья, которые находят под снегом, древесная кора, мох. Иногда, на стоянках, немного тоже гнилой соломы. Лошадям нельзя давать холодную воду, а у них из воды – только снег.

…Пехотный офицер Франсуа лошадей не убивал, как он сам говорит – «остаток гуманного чувства» не позволял. Но вплоть до Вильно конина была его единственной едой. Готовил и доставал ее денщик, а где он ее брал, Франсуа, из соображений гуманности, не интересовался. Выводы из наблюдений делать мог.

«Количества лошадиных трупов вскоре недостанет даже и для трех четвертей голодной армии. Эту пищу, следовательно, могут добывать себе только те, у кого сохранилось хоть немного храбрости. Солдаты, у которых нет ни ножа, ни сабли или которые отморозили себе руки, не могут воспользоваться даже и этой пищей. Однако я видел и таких, которые, либо стоя на коленках, либо сидя, словно бешеные волки, глодали эти обнаженные остовы…» Голод уже сделал свое черное дело, а ведь до Березины они еще не дошли…

Холод. Вышеприведенные отрывки из воспоминаний, казалось бы, вполне наглядно показывают, что с какого-то времени две беды, голод и холод, шли вместе. Они, вообще-то, крепко дружат. Только голод все признают, а относительно холода существуют разногласия.

Смысл их довольно прост. Кто-то роль холода преувеличивает, кто-то – преуменьшает. Неправы и те, и другие. А самое неправильное – искать противоречия в воспоминаниях участников событий. Один говорит, что мороз был в минус 17 градусов, другой – в 8, третий – в 4. Кто-то ссылается на бюллетени Великой армии, кто-то сравнивает погоду в 1812 году с погодой в 1807-м. Бюллетеням точно нельзя доверять, большинство из них, не в обиду императору Наполеону будет сказано, типичные «агитки». Сравнения же вообще оружие обоюдоострое, всегда есть риск получить в ответ серьезные контраргументы.

Что остается? В очередной раз признать – абсолютной истины не существует. Предложить свой взгляд, но оговорить подход. Даты будут, но не для того, чтобы что-то подтвердить или кого-то опровергнуть. Это просто числа. Если солдаты говорят, что им было холодно, температуру не проверяем, доверяем ощущениям. Решающую роль Генерала Мороза в гибели Великой армии ни в коем случае не признаем, но то, что она была весьма существенной, констатируем.

«Мы тронулись из Вязьмы в полдень (2 ноября)… Вскоре увидели Наполеона на коне, в сером сюртуке; но царственная глава его на этот раз покрыта была не шляпой, а теплой зеленой шапкой с серым мехом. Рядом с ним ехали его ближайшие родственники, состоявшие в армии. В общем, свита его была невелика, и здесь, как раньше и позже до самой Березины, его достоинство и уважение к нему нисколько не пострадали, несмотря на все пережитые и еще предстоящие бедствия. С чувством удивления глядели на него его войска, и с доверием и надеждой во взоре провожали они его. И здесь, и позднее я слышал от офицеров различных наций: “Пока Наполеон с нами, мы не падаем духом. Только бы хватило сил!” Последние три дня стояла ужасная стужа, началась суровая зима,