Я хотела, чтобы отец возразил ей, но он этого не сделал. Я не хотела ехать в Массачусетс. Мой дом был здесь. Я не хотела покидать Бо. Это ведь Леви все испортил, это он должен был уехать отсюда. Он должен был отправиться в больницу, к врачу или еще куда-нибудь. Это он доставлял проблемы. Я хотела закричать: «Не меня!»

– Иногда я тревожусь, что если она останется здесь, с ним… и что-нибудь случится… – произнесла мать так тихо, что я едва расслышала ее. В голосе ее звучала паника. – Что, если что-нибудь случится и окажется, что она такая же, как он? Что, если это генетическое? И твоя семья, и то, как он себя ведет, и то, что она все время такая тихая… Эта мысль постоянно со мной, в глубине сознания. Я хочу, чтобы она уехала подальше от этого места.

Они долгое время молчали.

Должно быть, отец прижал мать к себе, потому что я слышала, как она всхлипывает, уткнувшись ему в грудь, а он повторяет:

– Все будет в порядке.

Когда-то моя мать была сильной и яркой. Она все время улыбалась, целовала меня в щеки и громко распевала глупые песни, складывая постиранную одежду. Она радовалась, каждый день уезжая на работу, чтобы лечить людей, и так же радовалась, возвращаясь домой и рассказывая нам об этом. Некоторые дети в моем классе жаловались на своих матерей, на то, какими сердитыми они бывают, как донимают их из-за повседневных обязанностей. Но у нас с матерью такого никогда не было. Она просила меня помыть посуду или прибрать в моей комнате, и я это делала. Я была не против. Это была моя работа, и мать всегда говорила: «Спасибо, какая ты старательная, дочка. Моя милая девочка». И она никогда не злилась. Она была терпеливой и доброй. Куда девалась эта часть ее? Исчезла ли она навсегда? Леви украл мою любящую мать, и я не была уверена, вернется ли она когда-нибудь…

Засыпая в ту ночь, я впервые слышала у себя в голове крики. Мои крики.

День Выпускника

Я снова в доме и стучу в дверь комнаты Макса.

– Да? – откликается он.

– Привет, – говорю я, проходя внутрь и закрывая за собой дверь.

– Выглядишь отлично, – замечает Макс.

Я смотрю на свое платье – простое, темно-синее – и рассеянно отвечаю:

– О, спасибо.

Он снова поворачивается перед зеркалом и завязывает галстук. Я обвожу взглядом его комнату. Мне нравится то, какой здесь порядок, книги аккуратно расставлены на столе, постеры на стенах выровнены по линеечке.

– Тебе помочь? – спрашиваю я, когда Макс распускает галстук и начинает заново.

Я подхожу к нему. Наши глаза на одном и том же уровне. Вспоминаю, как читала какой-то труд, автор которого утверждал, что высокие люди с большей вероятностью преуспеют в профессии. Я представляю Макса в белом халате в какой-нибудь клинике, и то, сколько людей он сможет вылечить, – и думаю о том, что к нему это правило неприменимо. Шелковый галстук скользит в моих пальцах, когда я провожу широкий конец поверх узкого.

– Как ты думаешь, они расстанутся? – спрашивает Макс.

– Не знаю. – Мы замолкаем, и я, вспомнив кое-что, спрашиваю: – Откуда ты узнал, что между ними что-то не так?

Макс медлит несколько секунд, прежде чем ответить, как будто он не уверен, какие слова следует подобрать.

– Ты помнишь, я рассказывал тебе про тот случай в футбольном лагере?

Я вспоминаю, завязывая его галстук.

– После этого, и особенно после того, как мой дядя попал в тюрьму, Джон стал меняться все сильнее, – продолжает Макс. – Когда-то он был веселым, нормальным – когда мы были младше. Но потом начал оскорблять меня при каждом удобном случае. Только меня, и никогда никого другого. Он любил нравиться всем, поэтому не мог обратить это против кого-то еще. Мне кажется, Джон знал, что я не стану огрызаться. Я хотел, чтобы мы пошли в разные школы, и был рад, что нам больше не придется видеться. Я заранее подал заявление сюда. А потом, съездив в Хоторн весной, он заявил, что тоже поступает сюда. Я пытался отнестись к этому положительно, думал, что, может быть, мы всё начнем здесь заново, даже подружимся. Я прилагал к этому усилия. Я думал, что он, возможно, стал другим. Но этого не произошло. Он по-прежнему вел себя со мной как сволочь. Ко второму курсу стало немного лучше. Я уже не был его единственной целью. Кто-то наверняка стал другой его мишенью, и я предположил, что это Руби.

Я поправляю последний узел его галстука; отступаю назад, скрестив руки на груди, и спрашиваю:

– Вот откуда твое расстройство, да? Потому что он травил тебя?

– Может быть. – Макс вздыхает и натягивает пиджак. – Да. Вероятно. Это как болезнь, от которой ты не можешь отделаться. Его присутствие давит на меня. Заставляет чувствовать себя загнанным в ловушку. Долгое время я даже не замечал этого, когда был младше. Я с этим вырос и не знаю, как может быть по-другому. И он мой двоюродный брат, кровный родственник; моя мама всегда придавала этому большое значение, говорила, что мы должны быть друзьями. При нем мне всегда было не по себе, но я не понимал почему. Очевидно, теперь понял.

Макс – бомба с часовым механизмом. Он не знает, что Джон бьет Руби, и я не говорю ему. Я не знаю, что он сделает с Джоном, если узнает об этом, а я не хочу, чтобы сегодня меня кто-то отвлекал.

* * *

В девять часов вечера мы собираемся в гостиной. Все шестеро. Парни облачены в костюмы с галстуками, на Джемме облегающее красное платье, Руби все-таки выбрала черное. Бисер переливается при каждом ее движении, и она выглядит словно кинозвезда. Я понимаю, что это платье, должно быть, купил ей Джон.

Мы все обмениваемся неловкими приветствиями, не совсем понимая, что говорить или как себя вести. Руби двигается скованно и вздрагивает, когда Халед обнимает ее.

На Джемму она упорно не смотрит. Джон игнорирует Макса и обнимает Руби одной рукой за плечи. Она взирает на него так же, как обычно, а потом бросает на меня предупреждающий взгляд.

Халед изрекает несколько шуток о том, что у нас уже настало похмелье и что нам срочно нужно выпить еще. Мне кажется, он чувствует напряжение в воздухе и пытается разрядить его. Быть может, ощущает, что случится что-то плохое…

– Может, сфотографируемся? – предлагает Халед.

Руби вежливо улыбается, и Макс идет за фотоаппаратом. Мы выстраиваемся у подножия лестницы, пока он устанавливает штатив. Каким-то образом я оказываюсь между Джоном и Максом. Чувствую, как ладонь Джона ложится на мое бедро, и к моему горлу подкатывает тошнота.

– Подождите, не забудьте Денизу! – восклицает Халед, хватая ее с дивана. Наверное, он ждет, что мы все засмеемся. Но никто даже не улыбается.

– Может, не надо? – спрашивает Джемма резким, почти срывающимся голосом. – Она – всего лишь секс-кукла, мать твою!

Халед опускает глаза, кладет Денизу обратно на диван и, не сказав ни слова, занимает свое место в нашем ряду. Оглядывается на меня, ища подтверждения, что всё в порядке. Но всё не в порядке. Я устала притворяться. Делаю вид, что не заметила его взгляд, и отворачиваюсь.