Анна Тимофеевна Гагарина:

После демонстрации нас проводили в Кремль. Один из руководителей Коммунистической партии… (38).

Все, кто бывал у Гагариных, видели в дальней комнате большой портрет Н. С. Хрущева, исполненный на ковре. После октябрьского пленума ЦК им не раз намекали, что ковер этот надо куда-то переместить, а попросту убрать… Однако Алексей Иванович смотрел на советчиков и вроде молча соглашался, в разговор на эту тему особо не вступал, и ковер продолжал висеть. А мне он прямо сказал:

— А я Хрущева уважаю за то, что он не побрезговал мной… в кои это времена можно было, чтоб меня, простого колхозника, царь поцеловал! Я понимаю, что это из-за Юрки… Но вот посмотри! — Он принес и показал телеграмму Н. С. Хрущева и Н. П. Хрущевой с соболезнованиями по поводу гибели Юрия Алексеевича. — Видишь, — продолжал Алексей Иванович, — какой душевный человек Хрущев. И тут не забыл. Может, если бы был Хрущев, и Юрка жив остался (40).

Анна Тимофеевна Гагарина:

Один из руководителей Коммунистической партии… предложил:

— Давайте-ка пообедаем в тишине! Люди вы застенчивые, робкие, на приеме, пожалуй, голодными можете остаться…

В уютной комнате был накрыт стол, подали вкусный русский обед. В честь космической победы советских людей организовали концерт лучших артистов. Мы сидели впереди. Чувствовали себя немного скованно — ведь такой пышности нам не доводилось видеть. Анастас Иванович Микоян, который сидел на концерте рядом с Алексеем Ивановичем, понял наше состояние, хотел помочь освоиться, потихоньку рассказывая о выступавших. Танцевала известная балерина. Анастас Иванович наклонился к Алеше, заметил:

— Какая фигура!

Алеша его тона не понял, с осуждением ответил:

— Да, да, платье ей надо бы подлиннее! (38).

В заключение вечера труппой Гаванского мюзик-холла было дано эстрадное представление — так называемое «шоу». Наибольшим успехом у зрителей, трижды заставивших бисировать певца и певицу, пользовалась песенка, припев которой в переводе на русский язык звучал примерно так: «А кто не хочет строить вместе с нами социализм — пусть выпьет пурген…» (41).

Би-би-си: А чем потчевали в Кремле героя?

Сергей Хрущев: Это было огромное торжество. Все конструкторы тоже были там. Их не называли, но все присутствующие знали, кто есть кто. Я тоже был на этом приеме.

Водкой нас не поили. Было много грузинских вин. Вообще приемы тогда не были такими шикарными, как сейчас. И прием в честь Гагарина был, в общем-то, скромным (6).

Столы были накрыты более чем щедро.

«Пить надо в меру», — сказал Неру;

«Выпьем все, что налито», — сказал Броз Тито;

«Пить надо досыта», — сказал Никита!

Эти стихи неизвестного «народного» поэта часто повторялись за нашим праздничным столом (42).

Би-би-си: После приема вы поехали с отцом домой? Как он вел себя?

Сергей Хрущев: Вы знаете, он был очень возбужденным и счастливым. Дома он ходил взад-вперед и все спрашивал нас: «Неужели свершилось?» Допоздна рассуждал о том, что мы еще раз доказали превосходство над американцами — и первый спутник наш, и первый человек в космосе тоже наш. Ну и уставшим он был очень. Это же было уже 14 апреля. Два дня стресса и нервов (6).

Алексей Кириллов, заместитель начальника космодрома «Байконур»:

После пуска Гагарина и других мне приходилось быть на приеме в Кремле. В Георгиевском зале собиралась масса народа — порядка полутора-двух тысяч человек, нас, участников событий, были считаные единицы, остальные — празднующие эти достижения нашей науки и техники. Мы, как правило, отдельной кучкой стояли в сторонке, и, конечно, здесь главным действующим лицом был очередной космонавт, проявивший исключительное геройство, которого награждали, которого славословили и пр. И я наблюдал за Сергеем Павловичем (Королевым) он был спокоен, он принимал это как должное. Глаза его выражали всё. В них была вполне понятная и объяснимая тоска. Он фактически был в какой-то мере обижен, что ли, или глубоко оскорблен тем, что вот мы все создатели этого вида техники, которые обеспечили запуск этого человека на орбиту (который выполнил очень ограниченную задачу, которую может выполнить любой другой летчик), мы оставались в тени, как будто мы здесь совершенно ни при чем, наравне с этой многотысячной толпой участников этого банкета. И эта тоска у него в глазах, эта боль — они всегда просматривались, но он ни разу не обмолвился ни одним словом. Ни разу[35] (43).

А. Сидцики выделяет даже четыре заинтересованные профессиональные группы, вовлеченные в советскую ракетно-космическую программу: инженеры, артиллерийские офицеры, «оборонка» и компартия. «Инженеров вели идеалистические мечты об исследовании космоса… Артиллеристам было нужно новое поколение стратегического оружия… Перед „оборонкой“ стояла задача развития военной мощи страны. А партийные лидеры, в частности Сталин и Хрущев, были ведомы политической логикой холодной войны… Каждая группа имела свои интересы, но за период в полтора десятилетия после окончания войны их мотивации так пересеклись в критических точках, что позволили осуществить первую в мире космическую программу» (Siddiqi A. A. Challenge to Apollo: The Soviet Union and the Space Race, 1945–1974. — Washington D. C., NASA History Division Office of Policy and Plans, 2000) (35).

Абдул-Рахман Везиров, секретарь ЦК ВЛКСМ: