— Во-первых, меня насторожила реконструкция маршрута объекта. В пятнадцать часов ровно «Плутон» зафиксировал его движущимся от Челябинска на восток. Встреча с детектором произошла в шестнадцать десять. А в восемнадцать двадцать «С-126» обнаружил его возвращающимся в Челябинск. На снимках, сделанных другими спутниками — как за предыдущие сутки, так и за последующие, — никаких следов объекта не обнаружено. То есть его маршрут составил около ста восьмидесяти километров — девяносто в одну сторону и девяносто в другую.

— Значит…

— Таковы факты, цифры, явления, — занудливо произнёс профессор. — Я не могу давать им оценку. Это дело аналитиков.

Начальник аналитического сектора Мэл Паркинсон заёрзал на стуле. Переводить слова технического эксперта предстояло ему.

— Лоуренс считает, что объект специально подставили под наши детекторы. С учётом очень короткого маршрута можно предположить, что это была тщательно спланированная и подготовленная операция русских. Если учесть, что первый контейнер пропал, то такая версия может быть вполне реальной.

— А ядерная боеголовка, черт вас всех побери! — не сдержавшись, загремел Директор. — Вы доложили, что детекторы зафиксировали боевой заряд баллистической ракеты!

Начальник технического сектора Дэвид Варне тихо откашлялся.

— Совершенно точно, сэр. Уровень излучения характерен для стандартной ядерной боеголовки, стоящей на вооружении русских.

Маленький человечек поднял руку.

— С учётом странностей маршрута, я проанализировал запись детекторов низкой радиации, — уверенным тоном продолжил он. — И оказалось, что наибольший уровень излучения отмечен в середине раздвижного вагона. В середине. Не в конце, не в начале, а именно в середине. Насколько я знаю, ядерный боеприпас располагается в головной части ракеты. Тогда эта головная часть должна находится в начале вагона или в его конце, принципиального значения это не имеет. Если существуют ракеты, в которых ядерный заряд располагается в середине, тогда такой факт можно объяснить. Если таких ракет не существует, а я о них ничего не слышал, то остаётся предположить, что стандартная русская боеголовка просто стоит на полу вагона, без всякой ракеты. Что это означает — не мне судить. Для этого есть мощные умы аналитиков.

Лоуренс Кольбан замолчал. Никто не замечал за ним раньше склонности к шуткам, поэтому всё им сказанное следовало воспринимать всерьёз. В том числе и пассаж про мощный ум Мэла Паркинсона.

Паркинсон кивнул.

— Да, вполне может стоять на полу… Если они вскрыли первый контейнер и обнаружили счётчик Гейгера, то имитировали только уровень и характер излучения. Но не местонахождение заряда.

Директор крепко сцепил руки. Эталоны западной демократии и стереотипы служебного этикета не позволяли ему покрыть матом своих подчинённых. Только спросить…

— Почему же вы не сказали мне об этом ранее, до доклада Президенту?! — тон его был ледяным и ровным, но в нём чувствовалась скрытая ярость. Горящие глаза испепеляли Ричарда Фоука.

Начальник русского отдела таким же взором посмотрел на Барнса и Паркинсона. А те в свою очередь перевели взгляды на Кольбана. Профессор спокойно высморкался и ответил за всех:

— Вначале я не заметил ничего подозрительного. А потом, когда заподозрил неладное и всё проверил, сразу же доложил по команде. Это случилось полтора часа назад. Точнее, час двадцать назад.

— Вы уже были у Президента, — тихо сказал Фоук. Его плоское лицо блестело от пота.

— И что же вы предлагаете теперь делать? — ужасным шёпотом спросил Директор. Он ни к кому конкретно не обращался, но ясно, что отвечать должен был начальник русского отдела. Тот вытер платком лицо и выпрямился. Достоинство сотрудника состоит не только в том, чтобы не совершать ошибок, — это практически недостижимый идеал, сколько в том, чтобы уметь эффективно их исправлять.

— Я запрошу Бицжеральда обо всех нюансах сообщений Прометея. Даже истребую оригиналы, чтобы аналитики могли высосать из них всю информацию до последней капли…

— Мы сделаем всё возможное! — уверенно кивнул Мэл Паркинсон, который тоже знал, в чём состоят достоинства сотрудника.

— Кроме того, я поручу Бицжеральду направить кого-то из русской агентурной сети к месту задержания первого контейнера. Пусть выяснит всё, что с этим связано. Вплоть до того, насколько строго наказали злоумышленников, — продолжил Фоук. — И буду просить вашей санкции на направление в Россию офицера-нелегала для целевой работы по «Мобильному скорпиону».

— Действуйте! — хмуро кивнул Директор.

* * *

Ехать в купе спального вагона в отпуск или даже в плацкарте в командировку — это одно. Приятное расслабление, убаюкивающий стук колёс, проносящиеся за окнами пейзажи — бесконечно меняющийся узор дорожного калейдоскопа, более или менее усердные проводники с их обязательным чаем, необременительная беседа с попутчиком или волнующий разговор с попутчицей и витающая в тесном пространстве возможность мимолётного романа, большие и маленькие станции, на которых можно выскочить на свежий воздух, размять ноги, купить крупных рассыпчатых яблок, ароматных слив, распаренную домашнюю картошку или малосольные огурчики… Можно читать газеты или книги, резаться в карты, просто валяться, бессмысленно глядя в потолок, или отсыпаться за прошлое и на будущее.

Находиться на боевом дежурстве в неизвестно куда несущемся БЖРК — совсем другое. Здесь нет расслабления, напротив — все постоянно напряжены в ожидании приказа начать Третью мировую войну или ответить на удар опередившего тебя агрессора. Замкнутое пространство, отсутствие окон, достаточно спёртый воздух, избыточное давление, унылая стальная обшивка вокруг, гиподинамия, качка… Да, да, именно качка — Кудасов, к своему удивлению, на восьмые сутки несколько раз ощутил приближение приступов морской болезни, он даже сходил к врачу, но майор Булатова успокоила: идёт период адаптации, потом организм привыкнет и неприятные ощущения пройдут. Она дала какие-то таблетки, после которых всё вошло в норму. Но спал он плохо, часто снились кошмары, однажды привиделся Степан Григорьевич, который с плетью в руках гнался за голой, растрёпанной Оксаной. Сон был явно нехорошим, возможно, как-то связанным с тем, что происходило с женой в действительности. Но узнать это можно было только после возвращения на базу. Когда это произойдёт, тоже никто не знал. Неизвестность, отсутствие новостей и каких-либо свежих зрительных ощущений угнетали больше всего. С психологической точки зрения всё это было оправданно: резко повышалась роль командиров, которые были более осведомлены и лучше знали, что надо делать.

Кудасов, например, стал по-другому относиться к Белову. Более уважительно, что ли… Он даже почти забыл его оскорбительный тон в свой адрес и несколько раз пытался установить с командиром нормальные отношения.

Но Евгений Романович ничего не забыл, он односложно отвечал на вопросы, избегал встречаться взглядом, а если такое всё же происходило, Александр отчётливо читал в глазах командира явное недоброжелательство. Да и вообще от Белова исходила волна животной злобы. Полковник явно ненавидел его. Дай только ему возможность — и он разорвёт Кудасова прямо голыми руками.