— Значит, в подобных случаях самоубийство — это не следствие какой-то болезни? Не патология психического развития? Не генетическая предрасположенность, не помутнение разума, а нечто иное?

— Это выбор человека, нравственный выбор. И ни в коем случае не надо оценивать его с позиции психиатрии. Что такое самоубийство? Это крайняя степень дезадаптации. То есть человек больше не видит себе места в жизни.

— Решение уйти из жизни — мгновенное, импульсивное решение? Или долго вынашиваемый замысел?

— В тех случаях, когда можно говорить о какой-то «подмоченности» биологических механизмов, срабатывают эмоции — и в пылу скандала человек способен выброситься из окна. Перехлестывают эмоции — и гибель. Если бы человек чуть-чуть подождал, если бы у него было время глубоко вздохнуть, сосчитать до десяти, на секунду отвлечься от трагических мыслей, то, может быть, этого оказалось бы достаточно, чтобы сохранить себе жизнь. А бывает, человек приходит к мысли о самоубийстве после долгих размышлений, взвесив все «за» и «против». Это его выбор. Хотя, думаю, что и в такой ситуации хороший врач может помочь, вывести из депрессии, которая приводит к роковому шагу.

— И в таких случаях мы не должны подозревать генетическую, биологическую предрасположенность к самоубийству?

— Нет, нет. Если выбор сделан после серьезных размышлений, то это, как правило, решение сильного человека. Здесь действует иной механизм, когда нравственные ценности оказываются важнее собственной жизни.

— Но тогда получается, что кончают с собой только порядочные люди. А тот, кто не решился на этот шаг, не очень порядочный?..

— Каждую историю жизни и смерти нужно анализировать отдельно. Обобщать нельзя. Люди, о которых мы с вами говорим, поднялись из самых низов и преодолели много препятствий. Как правило, такие люди способны устоять при любых стрессах. Но действуют и другие факторы. Вряд ли мы в состоянии понять, что же стало последней каплей для каждого из них. Это могут быть какие-то глубинные механизмы, о которых, может быть, мы никогда не научимся узнавать…

После пленума, в первые дни ноября 1961 года, особняк Фурцевой навестил офицер госбезопасности, который отключил телефоны правительственной связи. Простому министру все это не положено. Затем появился сотрудник Управления делами ЦК, который весьма неделикатно попросил освободить дачу: она понадобится кому-то из новых членов президиума.

Все это было крайне неприятно. Казалось, ей наносят удар за ударом. Екатерина Алексеевна болезненно воспринимала утрату атрибутов прежней жизни. Но больше всего она думала о том, как люди вокруг радуются ее падению и злорадствуют… Насчет нравов в политической верхушке она не заблуждалась.

«После попытки самоубийства, — писал драматург Самуил Иосифович Алешин, — которую партийные круги осудили (а где партийная выдержка?), Фурцева очень страшилась первой публичной встречи с деятелями культуры. Но вот наступил день, когда ей пришлось появиться перед этими гнилыми интеллигентами. С трепетом вышла она из-за кулис и направилась к трибуне. И — о, боже! — что это? Зал встретил ее овацией! Эти гнилые, подозрительные, эти, среди которых много беспартийных и даже евреев, вдруг сочли нужным показать, что поддерживают ее! Что они… Нет, оказывается, они понимают нечто такое, в чем сам человек, не очень-то разбираясь, тем не менее отчаянно нуждается в трудную минуту.

С тех пор и началось ее понимание. Нет, не искусства… Пришло понимание, и главное, доверие к тем, кто способен творить искусство».

Когда Хрущеву доложили, что трое членов ЦК в знак протеста не явились на съезд, он был вне себя. Потребовал от президиума «обсудить поступок, совершенный товарищами Фурцевой, Мухитдиновым и Фирюбиным». Но обсуждение вынужденно отложилось, чтобы Екатерина Алексеевна успела прийти в себя.

Разбирательство проходило в Кремле уже 9 марта 1962 года. Новый состав президиума собрался почти в полном составе. Всех троих провинившихся накануне обзвонили сотрудники общего отдела ЦК:

— Завтра в девять часов прибыть в Кремль на заседание президиума.

У подъезда встречал офицер, который проводил в приемную.

Екатерина Алексеевна умоляла товарищей поверить, что она тяжко болела. Николай Фирюбин тоже признал свою вину, но просил понять его положение:

— Иначе я не мог поступить.

Суслов, Козлов и Рашидов подготовили проект решения о выводе Фурцевой и Мухитдинова из состава ЦК КПСС. Козлов хотел откреститься от своей родственницы Фурцевой, которая повела себя неправильно…

Но время уже прошло, Никита Сергеевич остыл и проявил снисходительность. «Экзекуций отец не любил, — пишет Сергей Хрущев, — а Фурцеву к тому же попросту жалел: дура-баба».

— Поступок сложный, — скорее сочувственно говорил Хрущев о Фурцевой. — Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе — ничего плохого не скажу. В острых вопросах — всегда держалась. Характер, правда, неважный. Я говорил ей: «То вы с Жуковым, то с Булганиным, то с Молотовым». Но в принципиальных вопросах держалась принципиально… А тут такой нехороший поступок.

Хрущев, тем не менее, учел раскаяние Екатерины Алексеевны и предложил в решении записать: отсутствовала вследствие заболевания. Относительно Фирюбина распорядился: за неправильное поведение указать.

«Я вошел, — вспоминал Мухитдинов. — Все члены, кандидаты в члены президиума, секретари в сборе, председательствует Н. С. Хрущев. В конце длинного стола стоит Фурцева и, рыдая, что-то говорит. Я сел с краю, в углу. От Фурцевой требовали объяснений, почему не явилась на заключительное заседание съезда. От волнения и слез она еле говорила, и ей предложили сесть. Вызвали и ее мужа Н. П. Фирюбина.

Никита Сергеевич крепко ругал его. Напомнив прежние ошибки, он сказал:

— Как партийный работник в прошлом, как муж, вы должны были проявить волю, ум — не только самому явиться на съезд, но и предотвратить позорные действия жены.

Фирюбин извинялся, выражал раскаяние. Никита Сергеевич дал знак мне. Я подошел, остановился у края длинного стола.

— А вы почему не пришли? В ответ произнес одно слово:

— Заболел.

При общем молчании он продолжал:

— Мы вас так высоко подняли, создали условия, прислушивались к вашим предложениям, высказываниям. У нас были на вас большие надежды. Как вы могли так поступить?

Я не сказал ни слова…

Никита Сергеевич завершил обсуждение словами:

— Давайте проинформируем пленум об их поведении». Пленум ЦК открылся вечером 9 марта 1962 года.

— Прежде чем мы приступим к обсуждению, — сказал Хрущев, — хочу проинформировать вас о поведении некоторых членов ЦК, которые не явились на заключительное заседание XXII съезда партии. Тем самым не выполнили свой партийный долг как делегаты и члены ЦК. Вот товарищ Фурцева… Она пользовалась большим уважением, возглавляла столичную парторганизацию, входила в состав президиума и секретариата ЦК. В последнее время являлась министром культуры Союза. Но после организационного пленума проявила безволие только из-за того, что не избрана членом президиума, нанесла себе телесные повреждения. На президиуме ее резко критиковали. Она признала свои ошибки, обещала сделать выводы. Недостойно повел себя Фирюбин. Несмотря на его ошибки в прошлом, утвердили его заместителем министра иностранных дел, на съезде избрали кандидатом в члены ЦК. Вы знаете, он муж Фурцевой. Тоже не явился на съезд, хотя никаких веских причин у него к этому не было. Он был обязан не только явиться сам, но и воздействовать на жену. Не знаю, сможет ли он по-партийному оценить свой поступок, сделать нужные выводы…