А я уже не знала, на кого мне смотреть. Они все меня разглядывали, а я разрывалась. Но тут Марк Бернардович поманил меня пальцем, как маленькую.

— Иди-ка сюда. Я на тебя посмотрю.

Это было странно, очень странно. Но я отпустила руку мужа и прошла через гостиную, ближе к дивану, на котором сидел старик. Я шла, а его глаза за стёклами очков поблёскивали. Потом он языком прищёлкнул, хотя я ещё не успела подойти и остановиться.

— Красивая. — Гровер перестал меня разглядывать, повернул голову и сказал: — Галя, ты права, твой внук дурак.

В комнате послышались сдавленные смешки, а я встрепенулась, на женщину посмотрела.

Статная, уверенная в себе, даже красивая, не смотря на свой возраст. По моим подсчётам ей не меньше семидесяти пяти лет, но глаза до сих пор горели. И меня разглядывали именно с огнём.

И с явным, но сдерживаемым неудовольствием.

— И почему же я дурак? — поинтересовался Роман Евгеньевич с наигранной претензией. Подошёл ко мне и обнял за талию. А его бабушка сказала:

— Я так не говорила.

— Говорила, говорила, — неожиданно хрипло засмеялся Марк Бернардович. — Всегда говорила, что умные мужики на красавицах не женятся. Женщина в койке и женщина на кухне — разные вещи. Паша, скажи.

Павел газету встряхнул, выглянул из-за неё, но всего на секунду. Но посмотрел не на хозяина дома, а на большие напольные часы.

— Мы ужинать будем? Лида за стол не звала?

— Я бы тоже уже поужинала, — проговорила неопрятная женщина.

Кажется, все начали терять ко мне интерес. Слава Богу. А то я уже выбирала момент, когда лучше покраснеть.

— Вам бы только жрать, — нелюбезно проговорил Гровер и болезненно заохал, пытаясь повернуться на подушках.

А я оказалась прямо перед бабушкой мужа. Та рассматривала нас с Ромой.

— Бабушка, ты хмуришься, — проговорил Роман Евгеньевич, и наклонился к её щеке. Попросил: — Перестань. Лучше познакомься с моей женой. Вы ещё толком незнакомы. Липа, это моя бабушка, Галина Николаевна.

Я смотрела ей прямо в глаза.

— Очень приятно.

Галина Николаевна не торопилась мне отвечать, по-прежнему разглядывала. Потом сказала, хотя, скорее признала:

— Вы хорошо смотритесь вместе.

Я Ромку за руку схватила. Если честно, нервничала. Потом спросила:

— Ничего, что платье с открытой спиной? Рома сказал, купи, какое понравится.

— И понравилось с открытой спиной, — покивала Галина Николаевна, разглядывая меня с лёгкой насмешкой.

— Бабушка, — попросил Рома. А меня в висок поцеловал. — Дай ей немного развлечься.

— Да мне-то что. К тому же, в этой комнате, кроме тебя, голая спина твоей жены никого не заинтересует.

Ромка хохотнул, а меня потянул в сторону.

— Пойдём, я тебя с дедом познакомлю. Спиной можешь к нему не поворачиваться.

В следующие несколько минут я выяснила, что Ромку назвали в честь прадеда. Об этом мне весьма флегматичным тоном поведал Павел Романович. Он моим платьем не заинтересовался, на спину мою посмотреть не пожелал, даже когда Марк Бернардович с дивана ему посоветовал это сделать. Поинтересовался, когда я вернулась, уточнил, сколько мы с его внуком женаты, а потом принялся рассказывать про семью.

— Сейчас люди другие. Марк прав, когда говорит, что времена всегда одинаковые, а вот люди разные. Они меняются. Я помню начало своей практики, с какими проблемами люди ко мне приходили. А сейчас? Знаете, я порой не знаю, что говорить им.

— А я всегда думала, что, приходя к психотерапевту, нужно самой говорить. Советы — это совсем другое. Людям важно, чтобы их слушали. По крайней мере, мне.

Рома рядышком со мной весомо хмыкнул.

— Это да.

Я посмотрела на него.

— Ты считаешь, что я много говорю?

Он глянул на меня честными глазами.

— Даже если это и так, я готов слушать.

— Молодёжь, — проговорил Гровер. — Через десять лет тебе надоест её слушать. Думаешь, почему твой дед столько лет женат? У него профессиональная привычка. Он на работе психов слушает, а дома жену.

— Марк, я тебя слышу, — наставительно проговорила Галина Николаевна.

— И что? Я у себя дома, хочу и говорю.

Галина Николаевна качнула головой, затем позвала:

— Лида, что там с ужином?

Лидия Семёновна появилась в дверях, едва заметно кивнула.

— Можно проходить к столу.

— Чёрт бы взял эту женщину, — забормотал Марк Бернардович. — Ходит, как призрак. Она добивается, чтобы я однажды свалился к её ногам с сердечным приступом.

— А это возможно? — усомнилась Галина Николаевна. — Твой лимит, по-моему, уже исчерпан.

— Молчи, женщина. Лучше помогите мне встать.

Рома поспешил на зов и помог старику подняться. Он бы и до столовой его с лёгкостью донёс, но ограничился лишь тем, что поставил Марка Бернардовича на ноги. И тот первым заковылял к дверям столовой, гости не спеша направились за ним.

За ужином Галина Николаевна за нами с Ромой наблюдала. И даже не скрывала этого. Сидела напротив, наверняка, видела, что я под её взглядом нервничаю, но, по всей видимости, моё состояние её мало интересовало. Она смотрела то на внука, то на меня и красноречиво поджимала губы. А Ромка меня успокаивал, причём, тоже наглядно. То за плечи приобнимал, то на ухо что-то шептал или гладил по руке. За столом вёлся непринуждённый разговор, Павел Романович что-то доказывал Гроверу, тот невежливо отнекивался и ел паровые котлеты, в то время, как гости угощались фаршированными перепёлками (и это я не преувеличиваю!) и миниатюрными слоёнными пирожками с утиным паштетом. Мне было безумно интересно, кто готовил все эти изысканные блюда. Или хотя бы признались, в каком ресторане они были заказаны!

Рома пирожки ел, как семечки, без всякого понимания, чем его угощают, он был голоден, и ему было абсолютно безразлично, изысками его потчуют или он дома курицу жареную ест. Я даже осторожно толкнула его локтем, чтобы от еды оторвался.

Ромка на меня посмотрел, прожевал, подумал, затем плечами пожал.

— Ничего так. Птичка.

— Рома, это перепёлка.

— Да?

— Ромочка у нас любит покушать, — сказала мне Галина Николаевна через стол.

Я послала ей смущённую улыбку.

— Я уже знаю.

Рома вытер рот салфеткой, взглянул с недоумением.

— Я много ем?

Я по плечу его погладила.

— Нет, милый. Просто в тебя много умещается.

— Это он в прадеда такой, — проговорил Павел Романович глубокомысленно. — Тот тоже был косая сажень в плечах. Вот через два поколения передалось. Липа, так чем вы занимаетесь?