Рома — мужчина, ему моих переживаний не понять. Он собой всегда доволен, или почти всегда.

По крайней мере, считает, что если он сделал что-то не так, то это чистая случайность, и к нему лично, по сути, эта случайность никакого прямого отношения не имеет. Ему не придёт в голову анализировать пустяки и неурядицы, он, как все мужчины, мыслит глобально. А я переживала из-за платья, из-за неуместного слова и взгляда и пыталась понять и представить, как всё исправить и в следующий раз обязательно произвести благоприятное впечатление. Если бы не задел, что мне Лада в наследство оставила, всё было бы гораздо проще. Я была бы сама собой, улыбалась и знала, что сказать. А в данной ситуации мне приходится оглядываться назад и исправлять то, что моя сестра совершенно не собиралась устраивать ни в своей жизни, ни в их общей жизни с Ромой. А он этого никак понять не может. Он считает, что если мы будем держаться за руки на виду у его родственников, то в итоге, когда-нибудь, лет через двадцать пять, они сами всё поймут. И всё само собой таким образом устроится. А до этого момента совсем не обязательно обращать внимание на их подозрительные взгляды и скорбно поджатые губы. Но я не могу не обращать!

Но, не смотря на мою душевную тревогу, совсем скоро я почувствовала себя лучше. Готовила завтрак, кружила по кухне, раздумывала обо всём происходящем, и вдруг поймала себя на мысли, что всё равно счастлива. Этим утром, в данную минуту, я счастлива тем, что готовлю завтрак любимому мужчине, довольна переменами, случившимися в моей жизни, и уже могу сказать, что довольна своим домом и перспективами. Призадумавшись именно о перспективах, я остановилась у окна, облизывая ложку с мёдом. Роман Евгеньевич приблизился ко мне сзади, обнял и шутливо навалился. Я рассмеялась, а он спросил:

— О чём задумалась? Опять о платье?

— Нет. Чёрт с ним, с этим платьем. Хотя, оно мне нравится.

— Это замечательно. — Ромка погладил моё тело под халатом. — А думала о чём?

— О тебе.

— Это ещё лучше.

— Рома, когда нас разведут?

Он помолчал, переваривая. Затем хмыкнул.

— Вот этот вопрос меня как-то не радует.

— Ты же говорил, что это формальность.

— Твой дорогой Миша держит руку на пульсе, не беспокойся.

— Господи, сколько пафоса. Оставь мальчика в покое.

— Липа, к твоему сведению, мальчик старше тебя на два года.

Этому я на самом деле удивилась.

— Правда? А он выглядит таким трогательным, что во мне просыпается материнский инстинкт.

— Не нужно нам таких детишек. Надеюсь, у нас получится лучше.

Я убрала его руки со своего живота.

— Садись завтракать.

На завтрак была овсяная каша. С мёдом. А уже после, к кофе были поджарены тосты и приготовлена тарелка с нарезкой, специально для Романа Евгеньевича. Вот уже неделя, как я планомерно вводила в наш, точнее, в рацион питания дорогого супруга что-то помимо котлет, жареной курицы, а на завтрак — яичницы с огромным количеством бекона. Рома, как любой мужчина его комплекции, любил поесть, очень любил, и ел он всё подряд. Лишь бы было много, вкусно и жирно. И, жалуясь, рассказывал про жизнь в казарме и сбалансированном питании в столовой, а потом перескакивал на жареную картошку с тушёнкой и копчёную курицу. Этим набором продуктов они с друзьями до сих пор предпочитали питаться, и вкуснее ничего, по словам самого же Романа Евгеньевича, на свете не было. Две недели в Сочи и неделю совместной жизни здесь, я за этим наблюдала, а потом решила, что нужно что-то менять.

Потому что жирная, вредная пища наносит сокрушительный удар на печень даже здорового человека. Даже такого здорового и внушительного, как Ромочка. Неделю назад я попыталась провести с ним беседу на эту тему, Ромка только хмурился, выслушал меня, но всё, что его заинтересовало в итоге: что на ужин. Конечно, кормить его травой и соевыми котлетами я не собиралась, и он, осознав это, заметно успокоился. И, наверное, решил, что это очередная женская заморочка, и если его кормят по-прежнему мясом, то можно на ней внимание не заострять. Я и не собиралась заострять, просто, по возможности, сократила жареное и острое. А по утрам стала варить любимому каши. Ромка первые два дня насторожено посматривал на тарелку, признался, что в последний раз кашу ел ещё в казарме, и она ему ещё там надоела до безобразия, но ради меня он готов…

— Ешь, — сказала я ему и тогда, и сейчас. Рома взял ложку.

Надо сказать, что ел он с аппетитом, можно было не переживать на этот счёт. Вот только от мёда категорически отказывался, не помогали даже разговоры о пользе этого продукта на весь организм. Кашу Рома, к моему глубокому удивлению, предпочитал подсаливать.

— Соль — это белая смерть, — рискнула поведать ему я, а Ромка агакнул и нахально улыбнулся.

Понятно, с этого бока подойти будет куда труднее.

Зазвонил домашний телефон, почему-то домашний, это каждый раз меня удивляло, потому что, по трезвому размышлению, на домашний номер нам звонить никто не мог. И каждый звонок казался мне подозрительным. Хотя, обычно, снимая трубку домашнего телефона, я слышала заученные речи рекламных агентов. И сейчас руку за трубкой протянула, уверенная, что верну её на место уже через пару секунд, и почти готова была сказать, что ни в каких товарах и услугах мы с мужем не нуждаемся, но женский голос был на удивление ровен и хорошо поставлен. Да и начало явно не для рекламного агента.

— Здравствуй, Липа. — Голос был настолько спокоен, что отдавал пренебрежительностью.

Я на автомате отозвалась:

— Здравствуйте.

— Мой сын дома?

— Сын?

Чёрт, это Ромкина мама. Я в последний момент удержалась, чтобы не перекинуть телефонную трубку Роме через всю кухню, как горячую головешку. А потом испугалась, что у меня голос пропал, сдавленно кашлянула.

— Да, конечно. Мы завтракаем. — Я судорожно сунула трубку Роме в руки. Тот удивлённо вздёрнул брови, телефон к уху поднёс. И тут же проницательно прищурился, глядя на меня, а в трубку усмехнулся.

— Да, мама, привет. Завтракаем, Липа меня кашей кормит. Не помню, чтобы ты так над папой издевалась.

Я взглянула возмущённо и показала Ромке кулак, на полном серьёзе. Он фыркнул и исправился:

— Так заботилась о папином здоровье. — Ромка замолк, слушая мать, глаза к тарелке с кашей опустил. Плечами пожал. — Ну, вкусно.

— Ну? — возмущённо передразнила я его шёпотом. Но тут же отвернулась, отошла к раковине и сполоснула тарелку. Мне необходимо было что-то делать, а не стоять у Ромки над душой, прислушиваясь к его разговору с матерью.

— К вам приехать? А шашлык будет? Мы можем мясо купить. Толик пожарит.

Я резко обернулась, уставилась на Ромку с ужасом. А он мне послал невинную улыбку, от которой у меня сердце окончательно упало. Мы едем в гости к его родным.