– Ну, удачи, – кивнул я. – Во всяком случае, твой жених стоит у кормила финансовых поступлений, так ведь?

– Некоторой их части.

– Возможно, тебе удастся устроиться под прикрытием Отто Фалька.

– Может быть, и так. Хотя «Трансгеника» стремилась к независимости. Управление по контролю за продуктами и лекарствами тоже этого хотело.

– Независимость, Элен?

Первым шагом к независимости может стать лишь разрыв помолвки с этим арийским принцем.

Мы начали прощаться. Брукс и Элен снова пожали друг другу руки. Потом Элен неожиданно крепко обняла меня, пригнув к себе. Ее губы оказались возле моего уха. Я почувствовал ее теплое дыхание, а потом услышал шепот.

– Они знают, что ты был в лаборатории и взломал кабинет, – прошептала она. – Остановись.

Элен торопливо направилась по площади, в сторону медицинского факультета. Я быстро взглянул на Брук – она смотрела на меня вопросительно.

– Скоро вернусь, – бросил я и заспешил вслед за Элен. Быстро догнал и пошел рядом. – Кто знает, что я вмешался?

Она не ответила, просто продолжала молча шагать.

– Что происходит?

– Натаниель, прекрати, – коротко заметила она, не поднимая глаз от земли.

Мы уже удалились от толпы на значительное расстояние и вдвоем, словно пара верных соратников, направлялись к лабораторному корпусу.

– Что случилось с Хэрриет Тобел?

– Стоп!

Это короткое слово она почти выкрикнула. Не останавливаясь, оглянулась на толпу. Проследив ее взгляд, я увидел беседующих Яна Кэррингтона и Отто Фалька. Однако Ян смотрел не на собеседника, а поверх его головы следил за нами.

Я замедлил шаг, и расстояние между мной и Элен начало увеличиваться. Наконец я и совсем остановился. Элен, с черными волосами, в черном костюме, скрылась за зданием из ярко-желтого песчаника.

Я медленно пошел обратно к Брук. Может быть, Ян решит, что мы с Элен просто выясняли отношения, бередили старые раны. Но он продолжал смотреть на меня, и в этот момент я осознал, насколько глупо было вот так преследовать его невесту.

Когда я подошел к Брук, она уже с кем-то разговаривала. Стоящая в одиночестве красивая женщина в любой ситуации подобна лежащей на мостовой Манхэттена стодолларовой купюре: чуть раньше или чуть позже, но кто-нибудь ее непременно поднимет.

В данном случае нашедший купюру джентльмен выглядел лет на двести, не меньше, так что если начинать мериться силами, то я непременно бы его победил. Брук представила его как бывшего профессора классической литературы. Его время на солнце подошло к концу, и профессор тихо удалился.

– Что это вы там делали? – поинтересовалась Брук.

– Завершали последнюю битву окончательного расставания.

Брук явно сомневалась, поверить моим словам или нет, однако смолчала.

Уходя с площади туда, где мы оставили машину, я поискал глазами Яна Кэррингтона и Отто Фалька, однако не увидел в толпе ни того, ни другого.

– Она хороша, – вдруг заметила Брук.

Теперь промолчал я.

– Любовь твоей жизни, Натаниель?

– Не знаю, – выдавил я.

– Немного холодновата.

– Брук, ради Бога!

– Спешит вернуться в лабораторию, чтобы защитить от непредвиденной опасности свою работу.

– А ты бы не спешила?

– Нет. Во всяком случае, в такой день.

На траурную церемонию мы приехали на «БМВ» Брук и на этой же машине собирались ехать на кладбище. Открывая водительскую дверь, Брук неожиданно заметила:

– Знаешь, если ты все еще ее любишь, то лучше признайся в этом сам себе или постарайся преодолеть свое чувство.

– Я вовсе не влюблен ни…

– В таком случае тебе лучше преодолеть это и идти дальше.

Она захлопнула свою дверь и включила мотор. Я тоже сел.

Ну хорошо. Признаюсь, что, наверное, слишком горячо защищал Элен Чен. Но я искренне ценил то, что она меня предупредила, и одновременно ощущал себя последним дураком, потому что позволил себе догонять ее на площади. И ведь я еще и понятия не имел, как дорого ей обойдется моя неосмотрительность.

Чтобы успокоить Брук, я повторил:

– Я в нее не влюблен.

Думаю, она мне не поверила, потому что, выезжая со стоянки, все еще продолжала упрекать:

– В отношениях с тобой я поставила себя в уязвимое положение, Нат, а в итоге ты швыряешь мне это в лицо.

Судя по всему, под уязвимым положением она подразумевала то, что разрешила остаться у себя на ночь, а утром позволила приготовить себе завтрак. Подобная ревность удивляет.

– Дело вовсе не в этом, – заметил я.

Я рассказал ей, что прошептала Элен.

Брук на секунду задумалась.

– Ты меня смутил.

– Не смущайся. Я польщен.

Действительно, мои ощущения можно было описать именно этим словом.

– Все, хватит об этом. Давай вернемся к реальности. «Трансгеника» замешана в этой истории?

– «Трансгеника» определенно в чем-то замешана. Если, конечно, Элен говорила об этой фирме. Мне еще предстоит вычислить, это они или кто-то другой принимал участие в исследованиях доктора Тобел в области ВИЧ. Кому еще есть дело до того, что я вломился в лабораторию? И откуда об этом может знать Элен?

– Так ты считаешь, в центре всего все-таки стоит изнасилование?

– Да. В нем – ключ к делу.

– Честно говоря, мне тоже так кажется. Они проникли в твою машину, чтобы забрать пленку. Не ради же твоих шмоток!

Я улыбнулся:

– Спасибо.

Мы ехали между мягкими пологими холмами, окружавшими университет. В это время года растительность уже увядает, и в пейзаже преобладают желто-коричневые оттенки. Именно трава – а вовсе не солнце и не металл – дала Калифорнии ее название – Золотой штат.

– Все-таки вчерашний вопрос остается очень острым: почему о насилии не заявили? – размышляла вслух Брук.

– Ну, если не защищено само исследование, значит, защищен какой-то конкретный человек. Откуда нам знать? Может быть, сам Отто Фальк питает страсть к коматозным больным. Или, скажем, Ян Кэррингтон. Ты не можешь оценить фигуру того человека на пленке?

– Нет, там снято под каким-то странным углом. Думаю, он мог быть совсем не высоким.

Я на секунду задумался. Все-таки что-то не сходилось.

– Эти ребята вовсе не простаки. Почему же они не выключили камеру? Или хотя бы не вынули пленку?

– Может быть, не хватило времени. Или не ожидали коварства. Или не могли – кто-то был в коридоре. Или кто-то, участвующий в игре, хотел иметь компромат.