В русской революции были вожди.

В русской контрреволюции вождей не было. Даже Корнилов, и тот считал нужным рекомендоваться:

— Я сын казака и крестьянки!..

Другими словами: я — демократ, извините меня!

В этом отношении Россия — прямая противоположность Германии: там у революции не оказалось вождей, потому что Карл Либкнехт и Роза Люксембург оказались убиты…

— А у контрреволюции оказались: деревообделочник, социал-демократ, и патриот Носке не побоялся сказать:

— Если нужна теперь кровавая собака, то пусть я буду ею!

И ещё:

— Нужно пожертвовать жизнью тысячи дураков ради жизни нации!

И поверьте, народ бы поблагодарил такого русского Носке; но русские Носке, к сожалению, держались иной тактики: они выжидали…

И выжидают…

* * *

В представлении господина Б-ма государство подобно казённому огромному дому, выстроенному в незапамятные времена.

Там всё смирно, тихо, чисто и жутко.

Народ оттуда гонят в толчки.

Там разыгрывается величественная история. Там — «величества». Там — «международные сношения». Там — «командующие».

Нет, это не так. Государство — это дом народа, в котором правит определённый хозяин; и если кто в нём начинает скандалить или производить совершенно нелепые, противные здравому смыслу эксперименты, — так того надо выбросить за шиворот.

Вот и всё. И тогда в этом дому будет мир, порядок, богатство, благополучие и будут расти и учиться дети, чтобы наследовать уходящему поколению.

О нелепая русская бюрократия с её уложениями!.. Как ты сидишь ещё и в беженских, и большевистских мозгах с этим обожествлением власти мощей!

* * *

— Зачем на св. Софии в Константинополе крест? — восклицает господин Б-м.

Что же делать, если был уже такой договор между Россией и Англией. Понимаете, был!

Поэтому это не я «карабкаюсь» с крестом на св. Софию. На неё карабкалось старое правительство.

И вот что характерно. Господин Б-м — русский и, по-видимому, православный человек. Но он интеллигент. Крест на св. Софии не радует, решительно не радует его сердца.

Почему?

Да потому, что это оскорбит «мусульманское население»…

Вот какой господин Б-м милый человек. Рад не то что с себя, со св. Софии снять крест, чтобы только не оскорбить турок!

Это тоже типично для русского интеллигента. Как известно, русская внешняя политика всегда отличалась пресловутою культурностью, миролюбием и отсутствием национального эгоизма. И, конечно, такие действия русского правительства, утверждающие русские начала, конечно, встречались всегда общественной критикой и недоброжелательством.

— Крест? Фи! Некультурно! Квасной патриотизм!..

Вот почему я отношусь с величайшим уважением к тому англичанину, который на каком-то обеде в Петербурге (до войны), выслушав сплетни про царя, встал и козлиным голосом, фальшивя, но твёрдо и до конца один пропел свой национальный гимн.

Такой силы мнения у русских никогда не было. Они только умели подхихикивать весёленьким историям о панталонах Кшесинской:

— Николка — дурак! — радовались эти умники.

* * *

Союзники вышли из войны тоже «ослабленными», говорит господин Б-м.

Это «ослабленными» — великолепно. Конечно, война не прогулка в загородный ресторан. Но что союзники теперь слабы — позвольте этому не поверить! Извольте почитать иностранные газеты, как ключом бьёт жизнь в странах Европы, даже в самой побеждённой и «ослабленной» Германии. Там «довоенные» нормы давно уже превзойдены.

— Союзники вышли из войны разбитыми (?) — пишет мой оппонент. Дал бы Бог России такое «разбитие»!

— Англия справилась напряжением всех сил с угольной забастовкой, — пишет он тоже в доказательство неблестящего положения Англии.

Ну да, она справилась. Что же вы, жалеете её «напряжения сил», что ли? Такая заботливость похожа на анекдот:

— Не теряйте, куме, силы, опускайтесь на дно!..

Во всяком случае, Англия в настоящее время — первая держава света.

А ваша держава, господин Б-м, какая по счёту?

* * *

Но среди общей русской интеллигентской типичности заявлений господина Б-ма, который ничего не забыл и ничему не научился, характерно неожиданное следующее его жизнерадостное заявление:

— Но Иды ещё не прошли!

Если Цезарю эти завершившиеся Иды причинили крупные неприятности, то для господина Б-ма они сулят какие-то приятные неожиданности.

Он уверен, что цыплят считают по осени и что «по обе стороны рубежа куры не перестали нести яйца».

Эти куры, очевидно, и высидят что-то такое, что, по его мнению, даст возможность с несомненностью «подвести итоги» будущим выгодам так, как он подвёл итоги прошлым убыткам.

Бедные таинственные куры истории! Оне, голубушки, стараются, а русская госпожа-публика сидит праздно в первом ряду кресел и одобряет:

— Старайся, старайся, Хохлатка-История! Старайся… Снеси нам яйцо, да побольше, да не простое, а золотое… Восстанови, Хохлаточка, наше положеньице… Выручи… Мы интеллигенция, соль земли, а тут, на-поди, эмигрантское наше житие!.. Ни в чём мы не виноваты… реакция нас погубила, спасёт нас революция… Или, как говаривал полковник Скалозуб, — «Пожар способствует нам много к украшенью!».

Но что же осталось русской интеллигенции, как не делать «хорошую мину на сыгранную ею плохую игру»? Тоска бесплодных сожалений тяжела лёгким и пустым душам, и легче довериться курам, нежели себе.

Помнится, когда-то в детстве в одну глухую осеннюю ночь в маленьком нашем городке случился пожар. Я проснулся от быстрых тренькающих звуков церковного колокола — били в набат. В заплаканное осенним дождём окошко комнаты, краснея на быстро сливавшихся струйках, розовел какой-то красивый и страшный малиновый отсвет. Он дрожал, порхал по стеклу бесшумно, и страшно тренькал набат.

Нас, ребят, быстро стали одевать в этот ночной, полный дрожи необычный час. В комнату, волнуясь и распоряжаясь, ворвалась мать, и я отлично помню, что, несмотря на наскоро наброшенный капот, растрёпанные волосы, у неё на пальцах сверкало, в свете свечки и малинового пламени из окна, множество пёстрых колец…

Всё окончилось, однако, благополучно, публика, поднятая из кроватей, дружно качала на улице под красным дождём ручную пожарную машину, пламя стало сбиваться, оседать; стало как будто тише, но зато возбуждённее стали голоса в квартире и в соседней комнате раздались чьи-то громкие рыдания…