Японскую финансовую элиту и ее карманную армию приверженцев-активистов от остальных 90 процентов японского народа ограждает ее эксклюзивное право играть в бесчестные игры с национальным богатством. После Второй мировой войны Гувер, Макартур и другие позволили Японии уклониться от наказания; деньги заменили пули. До сих пор в Японии взятки и стоимость предвыборных кампаний деноминируют в «пулях» («пуля» равняется 100 миллионам иен, то есть около 800 тысяч долларов США). В наши дни в Японии уже не подкупают милитаристов; финансовые клики задействуют ЛДП для «поощрения» правительственной бюрократии.

Позитивным моментом является снижение вероятности ультранационалистического реванша в Японии практически до нуля. Страх поплатиться жизнью за критику в адрес императора или правительства присутствует, но и он теряет силу. Претензии Японии на расовое превосходство и национальный консенсус порядком пообтрепались. С крушением коммунизма японские ультраправые не могут, как встарь, спекулировать на страхе перед ультралевыми — никто теперь не воспримет этого всерьез, всерьез как раз воспримут аргументы сторонников социальных перемен.

С другой стороны, коррупция в Японии стала универсальной, дерзкой и неуправляемой — настолько дерзкой, что олигархи «запачкали собственное гнездо». В результате японская экономика переживает глубокий системный кризис, падают прибыли. Никогда ранее ничего не реформировав, олигархи толком не знают, как это делается. Реформы для них — как красная тряпка для быка, поэтому есть серьезные сомнения в том, смогут ли они наладить банковскую систему и спасти Японию от экономического коллапса а-ля Россия. Олигархи не желают признавать необходимость реформ, страшась их. В Японии, как говорит пословица, лучше вообще ничего не допускать и не признавать. Последнее, чего желали бы влиятельные лица в Японии, — открыто признать собственную власть, ведь подобное признание сделает их более уязвимыми для критики. Как только они забывали этот урок, у них начинались серьезные проблемы.

Неприметность японских «людей-невидимок» основывается на старинной аксиоме ростовщиков: «Язык мой — враг мой». В 1930-х гг. японист Джон Гюнтер попытался пролить свет на загадку невидимок: «Я не пробыл в Японии и 20 минут, как впервые обратил внимание на довольно странное употребление японцами слова „они“. Они, объяснили мне, определили… последние передвижки в политике; они решили, в каком направлении должна развиваться страна. Они устроили назначение… премьер-министра».

Жажда обогащения всегда являлась базисной движущей силой в Японии (впрочем, как и везде), тем не менее признавать ее здесь не принято, наоборот, ее будут всячески отрицать, замалчивать, маскировать. Ключом к успеху в Японии стало незаметное следование узкокорыстному интересу, будь ты финансист, политик, уголовник или чиновник-бюрократ. Генерал Ямагата — паучище, в свое время свивший грандиозную сеть, — всегда осторожно величал себя «всего лишь простым солдатом». Такова японская метода!

И в наши дни японское правительство продолжает активно упражняться в поддержке «невидимого» осуществления полномочий. Подотчетности власти перед собственным народом в действительности почти не существует. Послевоенное политическое устройство предполагалось сделать прозрачным, подотчетным и служащим интересам всего японского общества. Японская бюрократия должна была стать меритократией с иммунитетом к льстивым речам и мзде. Судебная власть должна была вершить справедливый закон, со всей суровостью карая политиков, бюрократов или бизнесменов за малейшую попытку подрыва новой системы.

Подобные соображения предполагали рациональное устройство Японии, наподобие отлаженного городского движения: каждый участник, не создавая опасных помех для других, использует пересечения, перекрестки, кольцевые развязки; то есть не создает аварийных ситуаций. Приняв определенные правила «дорожного движения», различные группы интересов в новой Японии сменяли бы друг дружку, как это происходит в Европе и Северной Америке. Каждая группа отдавала бы власть лишь на определенное время, так что оппозиционные группы по собственной воле согласились бы с общественным контролем бюрократии, законодателей и средств масс-медиа.

В такой рационально выстроенной системе каждый подчиняется правилам игры, ведь правила относятся ко всем без исключения, даже к тем, кто на время при власти или на время без нее. Игровое поле, таким образом, давало бы всем возможность проявить себя. Однако в период американской оккупации японские олигархи с успехом уклонились от постройки подобной политической системы, сохранив за собой всю полноту власти в стране по однопартийной модели «ЛДП — остальные».

ЛДП, задействовав теневые фонды олигархов, искусно внесла разброд в ряды мелких партий крупными денежными вливаниями, выборочно «подсадив» их членов на взятки. ЛДП, вместо того чтобы разумно передавать власть другим, пользовалась на протяжении десятилетий неограниченной властью. В этот период тем не менее финансовое влияние на ЛДП переходило от одной теневой группировки к другой. ЛДП раскололась на фракции — каждая со своей штаб-квартирой, источниками финансирования, кандидатом в премьеры, теневым кабинетом и так далее и тому подобное; но с единой приверженностью к тем же ультраконсервативным воззрениям в политике, типичным для Японии до начала Второй мировой войны. В нижней палате парламента все эти фракции ЛДП выступали единым фронтом, обеспечивая себе эксклюзивный контроль над всей Японией. В суперлигу попадают только с большими деньгами! Японский народ оказался без политического противовеса, без какой-либо возможности дать суперлиге хороший нагоняй.

Подноготная ЛДП на многое открывает глаза. Партию основали после войны посредством громадных денежных вливаний, осуществленных ультраконсервативным теневым миром, нажившимся на войне. С тех самых пор, действуя в интересах олигархов, ЛДП поглотила колоссальные теневые средства — большая часть которых выплачивалась преступным миром, — «покупая» бюрократов, судей, конкурентов по бизнесу. В японской прессе на протяжении десятилетий периодически всплывали эффектные скандалы, потрясшие ЛДП до основания и приведшие к глубокому упадку в середине 1990-х гг. И все же ЛДП столь глубоко пронизала органическую ткань японской жизни, в ее рядах состояли и состоят столь влиятельные люди, что ее регенеративная способность наводит на мысль о монстре из кинофильма «Чужой».[85] Отсеки ему все его головы и щупальца, облей кислотой, жги, взрывай, облучай радиацией — через час он вернется в новой ипостаси.

Один из исследователей определил японскую правовую систему как «господство на основе права» вместо господства права. То есть закон используют для отстранения рядовых людей от принятия решений по какому-то ни было ключевому вопросу, а элита, поставленная над законом, не соблюдает никаких правил, обязательных для остальных. Элита загодя уходит от «неприятностей», верша судьбы страны на основе закулисного замирения или вне правового поля. Бюрократия, политики, толстосумы и криминалитет разрешают свои споры загодя и вне поля зрения общественности, прежде чем они возникнут на поверхности. Так что в Японии редко когда реальные разногласия в стане элиты обнаруживают себя в явной форме, видимость консенсуса отработана до мелочей. Потому-то на внутриполитической сцене Японии в течение трех последних десятилетий правления императора Хирохито все выглядело столь умиротворяюще спокойным. Хирохито сохранял маску невозмутимости на лице; чиновники-бюрократы, политики, финансовые клики и криминалитет действовали в счастливом сговоре «по-японски».