Томас свернул на узкую улицу, на которой было обнаружено тело. Проезжую часть уже замело снегом; здесь не было ни души, не осталось никаких видимых признаков того, что здесь произошло убийство. Лишь атмосфера была какой-то тяжелой, напряженной; Томас почувствовал странное покалывание в затылке, как будто за ним наблюдали…

Снег хрустнул под чьим-то башмаком. Томас напрягся и, резко обернувшись, принял оборонительную позу.

Под навесом застыла темная фигура; лицо неизвестного было скрыто капюшоном. Долю секунды оба стояли неподвижно, а потом черный человек бросился бежать. Он бежал быстро – быстрее, чем ожидал Томас. Несмотря на свою молодость, ловкость и длинные ноги, Томас не мог его догнать. Еще несколько секунд – и противник скрылся в подворотне.

Изрыгая проклятья, Томас нырнул под арку и успел лишь заметить, как фигура свернула за угол в дальнем конце переулка. Томас в несколько прыжков преодолел это расстояние, заранее зная, что проиграл. За углом никого не было. Таинственный преследователь исчез, и отпечатки его сапог затерялись в путанице следов, оставленных за день прохожими.

Мэтью прибыл на сверкающем «Форде» сразу после рассвета. Корделия уже ждала его. Было довольно холодно; несмотря на то что она надела шерстяное платье и тяжелое пальто, ветер продувал до костей. Кортана была у нее за спиной; она не стала применять гламор, чтобы стать невидимой для простых людей, но меч, естественно, скрыла при помощи чар.

Она выскользнула из дома еще до завтрака, оставив матери записку, в которой сообщала, что ей срочно необходимо вернуться к Джеймсу на Керзон-стрит. Она знала, что для Соны семейные обязанности превыше всего. Алистеру она написала другое письмо, где повторяла приглашение пожить у нее в доме, если у него возникнет такое желание. Она волновалась за него; по некоторым признакам она поняла, что он не ложился до утра.

Наверное, вспоминал отца, подумала она, рассеянно глядя на блестящий красный автомобиль с латунными фарами. Словно во сне, она слушала Мэтью, который возбужденно тараторил что-то о двигателе, о какой-то штуке под названием «внутренняя полость картера». Она старалась заставить внутренний голос молчать, старалась ни о чем не думать, но черные мысли не желали отступать. «Мой отец мертв. Мой отец мертв. Сегодня первое утро моей жизни без него».

– …оснащен комбинированной планетарной передачей и механизмом включения сцепления, установленным на коленчатом вале, – вещал Мэтью.

Корделии показалось, что огромные колеса с красными спицами выглядят слишком хрупкими; в любую минуту могут отлететь от кузова. На кожаном сиденье едва хватало места для двоих. Ничто не защищало пассажиров от дождя, холода и ветра, и в целом вся конструкция выглядела несуразной и неприспособленной для длительных поездок. Корделия подумала, что сильный порыв ветра может разнести машину на куски.

– Все это замечательно, – наконец, заговорила она, стараясь отогнать мрачные мысли, – но я бы на твоем месте обратила внимание на то, что у твоего хваленого автомобиля нет крыши. Мы замерзнем насмерть.

– Об этом не волнуйся, – успокоил ее Мэтью и, пошарив под сиденьем, извлек две великолепных меховых полости. Он был одет с иголочки: модное кожаное пальто, отделанное мехом, сапоги, начищенные так, что блеск резал глаз. Выглядел он свежим и бодрым, несмотря на ночные похождения.

– Кто-нибудь еще знает, куда мы едем? – спросила Корделия, принимая протянутую руку и забираясь в автомобиль.

– Я никому не говорил, – ответил Мэтью, – но сообщил Томасу, что мы собираемся покататься. Мы вернемся на Керзон-стрит как раз вовремя, чтобы встретиться с остальными.

«С остальными», – повторила про себя Корделия. К «остальным» относился и Джеймс. Она решительно приказала себе забыть о нем и завернулась в меховое покрывало. Что-то заставило ее оглянуться на дом, и она заметила движение в одном из окон. На темном фоне выделялось бледное лицо Алистера. Она несколько мгновений колебалась, прежде чем помахать ему – меньше всего ей сейчас нужна была очередная стычка между Мэтью и ее братом. Но Алистер лишь кивнул и задернул штору.

– Что там? – спросил Мэтью.

– Алистер, – ответила Корделия. – Он… просто хотел попрощаться.

Она откинулась на спинку сиденья, Мэтью потянул заводную рукоять, и «Форд» взревел. Когда они выезжали на улицу, Корделия вдруг подумала, что отец не отказался бы прокатиться в этой сверкающей механической карете.

Джеймс открыл глаза, щурясь на яркий свет. Если ему и снился сон, он ничего не помнил; к счастью, сегодня его не преследовали ни вопли, ни тьма, ни ненависть, ни видение сверкающего смертоносного клинка. Он оглядел себя: он был в одежде, помятой после сна. В комнате стоял жуткий холод, как на улице.

Дрожа, он обернулся и увидел, что окно приоткрыто на несколько дюймов.

Джеймс выругался и сел на постели. Вокруг него валялись куски веревки: видимо, каким-то образом ночью он освободился, но не помнил этого.

Он сполз с кровати, подошел к окну и протянул руку, чтобы опустить раму. Пора забить его гвоздями, рассеянно подумал он. И обмер.

На инее, покрывавшем подоконник, осталась странная отметина. Он несколько секунд пристально изучал ее. Кто мог нацарапать здесь этот знак?

Ужас сковал его тело, не давал ему двигаться, думать. В оцепенении он прокручивал в голове одну-единственную мысль. Во сне он шевелился. Он разрезал веревки. Он мог совершить что угодно. И этот символ на подоконнике…

Надо поговорить с Маргариткой. И только взявшись за ручку двери, Джеймс вспомнил, что ее нет дома. Она же осталась у матери. Его охватило непреодолимое желание немедленно ехать в Кенсингтон, умолять Корделию вернуться домой. Она жила здесь, здесь ее дом, она была его женой, принадлежала ему. Но нет, она не захочет его видеть, и он не имеет права обижаться на нее. Он был последним, кто разговаривал с ее отцом, и между ними произошла отвратительная ссора. Да и в чем он собирается ей признаться? В том, что Элиас погиб по его, Джеймса, вине? Что, возможно, именно его рука держала нож?

Кроме того, одному богу известно, что он натворил сегодня ночью.

Он почувствовал приступ тошноты. Надо пойти вниз, подумал он. Там остались книги, которые он привез из Института. Нужно взглянуть еще раз, чтобы убедиться в правильности догадки. Он накинул пиджак, сунул ноги в ботинки и сбежал по лестнице на первый этаж…

В дверь позвонили.

Джеймс не услышал шагов Эффи – наверное, она еще не вернулась. Молясь, чтобы это не оказались малознакомые люди с соболезнованиями, Джеймс открыл дверь. На крыльце стоял мальчишка-оборотень восьми-девяти лет; из-под поношенной фуражки торчали засаленные волосы, лицо было покрыто сажей.