«Он уезжает! – вопит Бетц. – Уезжает без нас!»

Преодолев не более трех метров, внедорожник влетает в ствол огромного клена. На ветровое стекло сыплется дождь сухих листьев. Из разбитой решетки радиатора с шипением вырывается пар. Двигатель чихает и глохнет.

Крейг врезается лбом в рулевое колесо и втыкается подбородком в гудок. Ночную тишину разрывает пронзительный рев.

Через мгновение тень с ножом оказывается возле внедорожника, распахивает дверцу и стаскивает Крейга с сидения.

Рев клаксона умолкает. Снова воцаряется тишина.

Несмотря на сильный удар о руль, Крейг в сознании. Но когда его швыряют на колени, он не издает ни звука. Просто смотрит прямо перед собой горящими от ужаса глазами.

У меня вдруг начинает кружиться голова, я отворачиваюсь от окна, прислоняюсь к стене и сползаю по ней вниз, чувствуя, что пол поднимается мне навстерчу. Как раз перед тем, как снова спускается мрак, Крейг наконец начинает кричать.

Немного погодя.

Не могу сказать, сколько точно прошло времени.

Я лежу на полу в одной из комнат. В моей. На стене висят знакомые домотканые покрывала. Из-под двери сочится вода. Я понятия не имею, откуда она. Где-то лопнула труба? Или это наводнение?

Могу лишь сказать, что я насквозь промокла, что из моих ран течет кровь, что так страшно мне не было никогда в жизни. Я всхлипываю, и Родни говорит: «С тобой все будет хорошо. С нами обоими все будет хорошо».

Он съежился рядом, набросив на плечи снятое со стены покрывало. На его волосах кровь.

«Где Бетц?» – шепчу я.

Родни не отвечает.

Снаружи тихо. Даже сверчки умолкли. Даже деревья и листья. Но вдруг из-за стены доносится какой-то звук. Шаги.

Медленные, осторожные, они шлепают по воде в коридоре. Каждый напоминает мне мамину швабру, скользящую по полу на кухне.

Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп.

Они останавливаются у самой двери.

Я смотрю на Родни, задавая глазами вопрос, который не осмеливаюсь произнести вслух:

«Ты запер дверь?»

Он кивает. Дверная ручка дергается.

Потом на деревянную перегородку что-то обрушивается, напирает, и она начинает поддаваться. Страх поднимает меня на ноги. Дверь опять сотрясается от удара, она распахивается, и я вижу мрачно сверкающий во тьме нож.

Я кричу.

Я закрываю глаза.

Нож вонзается мне в живот. Заполняет меня без остатка. Острая сталь насилует мое тело. Когда лезвие выходит из меня, я с шумом втягиваю в себя воздух сквозь плотно стиснутые зубы и валюсь на пол.

«Нет!»

Это Родни, он отталкивает меня и загораживает своим телом. Я не открываю глаз. Не могу. Свет погас. Мне не остается ничего другого, кроме как прислушиваться к шуму борьбы в комнате, потом в коридоре. Родни хрипит, ругается и толкается.

Затем слышится сдавленный, одиночный крик.

Потом ничего.

Еще немного погодя.

Ко мне опять возвращается сознание. Я лежу в той же комнате, залитой водой.

В доме тихо. Не слышно сверчков, не слышно шума листьев и деревьев. Все либо умерло, либо исчезло. Все, кроме меня.

Я сажусь, боль в животе теперь еще сильнее, чем в плече. Обе раны все еще кровоточат. Мое платье насквозь пропитано кровью и водой. Но больше кровью. Она гуще.

Мне как-то удается подняться на ноги, теперь босые. Туфли я где-то потеряла. Эти шаткие ноги чудом выносят меня за распахнутую дверь. И держат в коридоре, даже когда я вижу в соседней комнате мертвую Бетц в луже жидкости, вытекшей из пробитого ножом матраца.

Родни лежит чуть дальше в коридоре, тоже мертвый. Переступая через его труп, я стараюсь на него не смотреть.

«Это все только кажется. Все это мне только кажется».

Его я вижу только когда вхожу в гостиную и останавливаюсь у камина, дрожа от холода и потери крови. Он стоит на четвереньках рядом с Эйми, будто пес, обнюхивающий тушу животного, решая, стоит ли ее сожрать.

Из его горла вырываются едва слышные звуки. Тихий скулеж.

Пес воет от боли.

Потом он замечает меня, резко поворачивает голову и смотрит мне в глаза. Рядом с Ним лежит нож, почерневший от свежей крови. Он хватает его и поднимает над головой.

«Я пошел обратно, – говорит он, тяжело дыша, – услышал крики. Поэтому вернулся и увидел…»

Дальше я не слушаю, меня интересует только одно – бежать! Боль, ярость и ужас прокатываются по мне огнем, сливаются вместе и пузырятся под кожей, словно в химической пробирке. Я несусь вперед.

Вон из этого дома.

В лес.

Я безостановочно кричу.

42

Воспоминания наваливаются на меня всем скопом. Полчищем зомби, тянущих ко мне руки, с которых лохмотьями свисает кожа. Я пытаюсь отогнать их от себя, но не могу. Я окружена, я беспомощна и содрогаюсь в конвульсиях каждый раз, когда в памяти всплывает очередное воспоминание. Звуки и образы, которые я так долго держала взаперти. Теперь они все возвратились, расположились у меня в голове и безостановочно там крутятся. Теперь от них уже не избавиться.

Эйми, с неживыми, как у куклы, глазами.

Крейг, которого оттаскивают от внедорожника.

Бетц и Родни, их почти осязаемый ужас и отчаяние. Они видели больше меня. Все произошло на их глазах.

Но я видела то, чего они не смогли. Его. Он ползал рядом с Эйми и скулил. Потом поднял нож и выставил вперед.

Эта картинка повторяется чаще других. В ней что-то не то, что-то, чего я не могу понять.

Вырвавшись из рук Тины, я бросаюсь в холл, негнущиеся ноги несут меня, подчиняясь лишь настойчивому зову памяти. Мне не хватает воздуха. В груди гулко ухает сердце.

Останавливаюсь я только в гостиной, то есть там, откуда мы начали. Встаю точно на том же месте, где стояла десять лет назад, и гляжу туда, где в последний раз видела Его. Он будто до сих пор здесь, замер на целое десятилетие. Я вижу нож в его руках. Вижу мутные стекла очков. А за ними широко распахнутые, непонимающие глаза, две испуганных луны.

Испуганных мной.

Он боялся меня.

Думал, что я его покалечу. Что это я всех убила.

Я открываю рот, падаю на колени, кашляя, жадно хватая ртом пыльный воздух.

– Это не он, – говорю я, сотрясаясь от кашля, – он не делал этого.

Тина подбегает ко мне, опустив нож и совершенно о нем забыв. Встает передо мной на колени и крепко хватает за руки. Так крепко, что мне больно.

– Ты уверена? – Ее слова окрашены надеждой. Призрачной, трепетной и жалкой. – Скажи мне – ты уверена?