Однако пришли неизбежные выборы – и лейбористы выиграли их. Единственным сюрпризом оказался очень небольшой отрыв. «Будь готов» – гласит девиз бойскаутов, его-то и придерживался до конца своей политической карьеры Гарольд Вильсон, сменивший умершего Гейтскелла на посту лидера партии. Даже в присутствии королевы он не мог удержаться и не обратиться к своим бойскаутским денькам. Как и Энох Пауэлл, он посвятил свои оксфордские годы занятию, все еще считающемуся весьма эксцентричным, – учебе. Те, кто наблюдал его пугающую работоспособность, предпочитали рисовать его этаким ботаником, забывая о потрясающем интеллекте. И в то же время он принадлежал к удивительно распространенной породе людей – одаренных, но чуждых рефлексии. Возвышенные политические идеологии не представляли для него интереса, и даже в университете он мало интересовался политической жизнью. Ему также была присуща естественная кротость, и он желал блага для всех, если только ради этого не требовались слишком большие моральные подвиги. Короче, он был столь же добр, сколь мягкосердечен, и столь же мягкосердечен, сколь умен.

Его работе на Даунинг-стрит, 10 очень поспособствовала безучастность жены, предоставившей ему право засиживаться в резиденции допоздна с помощниками и министрами. Затворница Мэри Вильсон, набожная и преданная мужу, практически не участвовала в парламентской жизни. Вместо того чтобы совершать обход больных, она писала стихи. Один из ее сборников в первом издании разошелся тиражом 75 000 экземпляров. Ее стихи, откровенно религиозные или же просто выражающие смутную, но жгучую тоску, носят говорящие заголовки: «Песнь девственницы», «Если я напишу до того, как умру» или «Ты повернулся спиной к Эдему» (такое вполне мог сказать какой-нибудь из пламенных левых критиков ее мужа).

И все-таки Гарольду Вильсону требовалась подруга-помощница. Марша Уильямс работала в администрации премьера, а вскоре стала его доверенным лицом и оказывала влияние в делах, находящихся далеко за пределами ее официальной компетенции, порой открыто требуя отчета от королевских министров. Закономерно поползли слухи об интрижке, но Вильсон, несмотря на все случаи политической неверности, в личной жизни оставался предан Мэри. К тому же он был северянин, а значит, внушал доверие и отличался находчивостью и внешней флегматичностью. За это ему следовало благодарить удачу, ведь север уже занял выдающееся положение в стране, причем сделал это в невиданном темпе.

* * *

«У вас в детстве был граммофон?» – спросил один американский репортер Джорджа Харрисона, соло-гитариста The Beatles. Последовал шутливый ответ с типичными волнообразными ливерпульскими интонациями: «Граммофон? У нас и сахара-то не было». Классическое ливерпульское поддразнивание, и в полном согласии с характером Харрисона.

Ливерпуль не пребывал в таком унынии, как Манчестер, но едва ли мог претендовать на роль культурного центра; по крайней мере, до Лондона ему было далеко. Несмотря на все свое расово-религиозное разнообразие и достижения в торговле, он, по словам современника, казался «в высшей степени убогим». В одном жизненно важном отношении Ливерпуль оставался благословенным городом: он имел выход к морю, а значит – доступ к пластинкам и американской музыке.

Скука способна пробудить даже самую сонную творческую жилку. Банальность и бедность послевоенной Британии спровоцировали музыкальный бум 1960-х. Когда росли Джон Леннон, Пол Маккартни, Кит Ричардс, Пит Таунсенд и братья Дэвис, заняться им было решительно нечем, по крайней мере в смысле досуга. Семьи находили время для музыки, игр и посиделок у очага, но сама эта триада свидетельствовала, что Англия не просто ослабла, но как-то сжалась. Мир развлечений вне дома истончился. Мюзик-холлы позакрывались, кинотеатры скукожились до размера карасей по сравнению с китами предшествующих лет. Пайки по-прежнему не отменили. Дети играли в воронках, частенько находя там игрушки куда более суровые, чем все, что можно было разглядеть в витринах магазинов.

Тех, кто вступил в подростковый период, жизнь тоже не баловала. Примитивные удовольствия, тайные грешки, спорадическое и аполитичное насилие – вот и весь ассортимент доступного им досуга. Молодым людям, выросшим в руинах, оставленных блицем, только и оставалось, что посулы свободы где-то там, за границей. Впрочем, всегда можно импровизировать: не имея ничего, молодежь вынуждена была создавать что-то. Как мы уже видели, сколь ни боготворили, ни любили и ни танцевали рок-н-ролл в Британии, воссоздать его в лучшем виде представлялось очень трудным. Даже гитары относились скорее к сегменту «роскошь». Что же до барабанных установок или усилителей, то они вполне приравнивались к золотому руну. Как подражать Элвису, имея бюджет в несколько шиллингов?

* * *

Ливерпуль мог похвастаться достойным, хоть и мрачным прошлым, но в нем не предвиделось никакого будущего, пока, как по волшебству, там не появилась четверка спасителей. The Beatles шли в клуб Cavern долгой и извилистой дорогой. В конце 1950-х Джон Леннон, бунтарь-музыкант рабочего происхождения и с воспитанием среднего класса, основал скиффл-группу Quarrymen («Камнетесы»). Когда вежливый Пол Маккартни предложил играть вместе, Леннон встал перед выбором: талант молодого музыканта очевидно представлял некую угрозу ему лично, но безусловно очень обогатил бы звучание коллектива. Позже к ним присоединился друг Маккартни Джордж Харрисон; рекомендацией ему служило лишь спокойное дерзкое остроумие и «упорное желание учиться». Будущим звездам недоставало лишь барабанщика. На самом деле поиски барабанщика, да еще такого, чтоб из него вышел настоящий «битл», заняли у группы почти три года. В эти годы музыканты работали в Гамбурге. До сих пор их карьера ничем не выделялась. Одни конкуренты даже жаловались на решение импресарио Алана Уильямса нанять «никчемную группу типа Beatles». Однако именно в Гамбурге они и превратились в собственно «битлов». Вынужденные тягаться в популярности с еженощными драками в баре, они четко поняли, что играть музыку – значит ублажать публику. Или нет. Они вернулись в Ливерпуль в 1961 году, закаленные и крепкие. Сложившийся авторский тандем Леннона и Маккартни представлялся даром богов более поздним комментаторам: небольшой поэтический гений (Леннон) сплавился с большим музыкальным даром (Маккартни). Теперь им требовался только менеджер – достаточно дальновидный, чтобы увидеть это.

И он появился в обличье Брайана Эпстейна, обаятельного и талантливого продавца, владельца магазина пластинок в Ливерпуле. Придя по приглашению в Cavern, он был совершенно околдован звучанием группы и предложил себя в качестве управляющего. «Ну лады, Брайан, – сказал в своей типичной снисходительной манере Леннон, – управляй нами». «Группы гитаристов, Брайан, – констатировал один невпечатлившийся продюсер, – с ними почти покончено». Казалось, так и есть. Звукозаписывающие лейблы не оценили ни музыку The Beatles, ни тем паче их едкий юмор. Decca, самая большая из компаний, отказала им. Однако оставался Parlophone, где заправлял Джордж Мартин, классический музыкант по образованию, привыкший к звучанию оркестров и периодически допускавший какие-то новинки. Мартин разглядел их талант и, недавно поработав с Goons, забавлялся их непочтительными манерами. Когда в конце одной студийной сессии