коррумпированный полицейский, расследуя кражу, прикарманивает себе большую часть фигурирующих в деле ценностей, а затем отправляет в тюрьму абсолютно невиновного вдовца. Кухонная раковина по центру сцены уступила место гробу, в котором стоит ящик с украденным добром. Столкнувшись с предположением, что полиция вообще-то должна защищать честных и достойных, Траскотт замечает: «Не знаю, откуда вы понабрались таких лозунгов, сэр. Должно быть, видели на заборах». Это уайльдианство выплясывает еще более откровенно в последующих работах Ортона. Пьесу «Что видел дворецкий» поставили уже после его смерти. Лучшая работа Ортона, где он постепенно раскрывает благоразумие и справедливость в психиатрической палате, заканчивалась тем, что все герои, ошельмованные, униженные, претерпевшие насилие, бредящие наяву, поднимаются по ступеням к свету, неся «недостающие детали» от статуи Уинстона Черчилля. Любые виды «извращений» радостно выставлены на всеобщее обозрение к отвращению и наслаждению публики.

На премьере спектакль освистали и ошикали. Кто-то из партера крикнул сэру Ральфу Ричардсону, игравшему очаровательного, зловещего и явно безумного доктора Рэнса: «Откажитесь от рыцарского звания!» Тяготение Ортона к «черному фарсу» шло рука об руку с так называемой «комедией угрозы». Вообще в то время в театральной среде черный тон просачивался даже в самые радужные палитры. Гарольд Пинтер негласно одобрил термин «комедия угрозы», правда, там не всегда легко различался комедийный элемент. Пинтер начал писать в конце 1950-х, но именно в следующем десятилетии к нему пришла слава. «Сторожа» поставили в 1960-м, «Возвращение домой» – шестью годами позже. В последнем история развивается из банальной завязки: в городок прибывают два чужака. По ходу сюжета оказывается, что мужчина возвращается из Америки в родную рабочую семью (состоящую исключительно из мужчин), а женщину представляет как свою жену. Ее поведение поразительно далеко от поведения жены: она последовательно соблазняет двоих из братьев «мужа» прямо у него на глазах. Вскоре становится ясно, что братья и отец семейства хотят удержать ее у себя в качестве сестры, матери и чего-то еще – чего-то, на что намекает словечко «бизнес». Муж отбывает в Америку, оставив согласную жену отцу и братьям, воплощающим породу настолько же хваткую, насколько и хищную. Театральный дар Пинтера в 1960-х был обусловлен его готовностью вгрызаться в пространство негативного, насыщать паузы и тишину злонамеренными умыслами. Когда его спросили, чем вообще наполнены его пьесы, о чем они, он ответил: «О хорьке под коктейльным шкафчиком».

В полном согласии с тенденцией в английскую художественную литературу вернулись антиутопические идеи. Энтони Берджес написал «Заводной апельсин», где изложил «приключения подростка, чьи основные хобби – насилие, особая жестокость и Бетховен». В книге рисуется общество недалекого будущего, одновременно авторитарное и никчемное, в котором неукротимые молодые люди говорят на жаргоне «надсат». Идея, заложенная в создание этого языка, своего рода воровского арго будущего, сделает роман неподвластным времени. «Надсат» включает элементы английского, цыганского, рифмованного сленга кокни, но больше всего – русского. У Запада, слышавшего грандиозную угрозу Хрущева «Мы вас похороним!», имелись все основания считать, что именно русский – язык силы.

Молодому человеку по имени Алекс не на что жаловаться. Он очевидно происходит из среднего класса и очевидно – социопат. За его безудержным удовлетворением собственных прихотей нет никакого резона; именно отсутствие какой-то преступной мотивации и заставляет нас чувствовать себя так некомфортно, особенно тех, кто ищет некую «травму» в основе существования зла. Алекс выводит банду из трех «другов» в ночные вылазки, которые без вариантов заканчиваются легкомысленной и тошнотворной агрессией. Когда не тусуется со своими приятелями, главный герой предается таким увлечениям, как изнасилования несовершеннолетних девочек и Бетховен. Как-то банда восстает против него, и он оказывается в тюрьме. Там его подвергают некой «технике Людовика», своего рода экстремальной терапии отвращением, которая делает пациента неспособным к насилию и похоти. Он выходит на свободу абсолютно беспомощным, и бывшие жертвы бьют его, унижают, третируют и держат в заточении. Наконец Алексу подворачивается возможность обратить терапию вспять. В последней главе (изъятой из американского издания) успокоенный и сломленный Алекс осознает, что в нем угасла жажда разрушения. Вместо того чтобы быть «заводным апельсином», он может найти в себе силы присоединиться к человечеству.

* * *

Среди множества людей, стремившихся впустить хоть немного чистого света в это царство тьмы, самой громогласной оказалась Мэри Уайтхаус, домохозяйка из Уорикшира. Подстегнутая тем, что она считала моральной трусостью и даже предательством BBC, она в начале 1960-х основала Национальную ассоциацию зрителей и слушателей. Из-под пера грозной, взирающей сквозь очки миссис Уайтхаус, а также ее последователей выходил неумолимо разбухающий поток жалоб. Однажды, когда ее спросили, видела ли она вообще передачу, которая так оскорбила ее чувства, она ответила с наигранным пренебрежением: «Я слишком уважаю свой ум!» А когда в интервью Джонни Спейту прозвучал намек на то, что ее взгляды отдают фашизмом, Уайтхаус успешно засудила BBC. То был один из многих поданных ею частных судебных исков; из них мало какие оказались настолько успешны, но значительное количество – влиятельны.

Несогласные с ней склонялись к выражению своего несогласия через сатиру. Вскоре после «дела Спейта» в телесериале «Пока смерть не разлучит нас» (сценарист – Джонни Спейт), где комически изображается незадачливый борец с силами прогресса Альф Гарнетт, вышла серия, где Гарнетт читает одно из писем Уайтхаус и восторженно приветствует каждую строчку. Уайтхаус как-то протестовала против множественного употребления слова «чертов» в этой программе; так вот в том эпизоде слово «чертов» употреблялось безостановочно.

В глазах своих соратников Уайтхаус представала храброй и порядочной христианкой, которая пыталась выкорчевать заразу, проникшую из развлекательной сферы в каждый английский дом. Для оппонентов она была узколобым человеком, стремившимся остановить и даже повернуть вспять любой рост свободы выражения и социального прогресса. Истина, вероятно, не так груба: по-видимому, она искренне верила, что быть христианином означает быть теократом. При этом влияние Уайтхаус оказалось заметнее, чем смели надеяться ее сторонники. Ее кампания «Право ребенка быть ребенком» спустя много лет привела к принятию Закона о защите детей.

В своем убеждении, что дикие цветы всегда не более чем сорняки, она часто нападала на самые вроде бы безобидные телепрограммы. Ее глубоко тревожили насилие и секс, и, когда она увидела, как в одном шоу, которое она ошибочно приняла за передачу для малышей, инопланетное растение удавило одного из персонажей, она сочла своим долгом выразить протест. Жаль, ибо у нее и протагониста сериала «Доктор Кто» много общего. Оба – аутсайдеры, возмутители спокойствия, рассматривающие себя как целители, и оба стремятся серьезно вмешиваться в вопросы, которые, с их точки зрения, могут иметь большие моральные последствия.

Некий человек обнаруживает себя запертым в чужом и примитивном мире. Его корабль, пересекший столько других земель легко и