Поулсен кивнул.

— Да, это загадка, — сказал он.

— Теперь я убеждена, что Чамберс с самого начала был прав, но только совсем по другим причинам. Второй граф основал своих «Актеров Пембрука» в тысяча пятьсот девяносто втором году прежде всего для того, чтобы ставить пьесы Марло. Среди пьес, которые они поставили, был «Эдуард Второй», автором которого значился «Кристофер Марло, джентльмен». Что уже само по себе существенно, потому что подтверждает связь между этими двумя людьми.

Поулсен принялся с задумчивым видом выбивать свою трубку в пепельницу.

— Верно. Ни одна труппа не представляла Шекспира в качестве автора таким образом. И, несмотря на разные слухи, Марло действительно был джентльменом, а не уличным драчуном, склонным нападать на вооруженных собутыльников из-за трактирного счета, как склонны писать историки. Ему приходилось им быть, а иначе бы его не стали приглашать ко двору и в аристократические дома, где он водил компанию с графами и графинями.

— Иными словами, дворянину вроде де Вера могло бы сойти с рук хамство, но только не человеку без титула? — уточнил Джейк, продолжавший делать записи в своем блокноте.

— Совершенно верно, — подтвердил Поулсен.

Джейк успел отправить в рот очередную порцию картофеля, а Мелисса продолжала с возрастающим волнением:

— Это был тот самый граф Пембрук, который стал лорд-гофмейстером и пытался остановить последующую публикацию анонимных кварто, чтобы защитить труды Марло, скрыв от церкви тот факт, что он еще жив.

— Так кто же такой этот граф Пембрук? — с недоумением спросил Джейк.

Его обед остывал, он не мог жевать и слушать одновременно.

Мелисса сделала глоток вина, чтобы подчеркнуть значительность момента, и продолжила:

— Так вот. Причина, по которой истинный автор сонетов любил У. Г., состояла в том, что второй граф Пембрук был его сыном.

Джейк едва не разлил свое вино. Поулсен лишился дара речи.

— Его звали Уильям Герберт. Вот о чем говорят сонеты. Вот к чему вел нас Сунир в ту ночь, когда мы были на «Лондонском глазе».

Джейк положил вилку на стол, он почти забыл о фазане.

— Я давно интересовалась Мэри Сидни. Она была младшей сестрой сэра Филипа Сидни и известным поэтом — кстати сказать, гораздо лучшим, чем Оксфорд. Многие в Беркли считают, что именно она была истинным автором пьес.

— А как думаете вы? — спросил Поулсен.

— Я рассматривала такой вариант. Убеждена, что Марло оказал на нее большое влияние. Ее брат Филип был первым придворным поэтом, имевшим серьезный литературный статус. А Мэри стала одной из самых знаменитых женщин того времени: образованная, эрудированная, грамотная. Мой тип, — добавила она с улыбкой.

— Так выпьем же за это! — предложил Джейк, поднимая свой бокал.

Поулсен охотно последовал его примеру. Между тем Мелисса продолжала:

— Мэри Сидни была лишь на три года старше Кита Марло. Семья Сидни жила в Кенте, рядом с Кентербери, где вырос Марло. Еще до того, как Марло отправился в Королевскую школу, Филип Сидни много путешествовал по Франции и находился там во время Варфоломеевской ночи. Тогда послом во Франции был дед Мэри, Фрэнсис Уолсингем. Вы помните, что Марло знал множество подробностей об этом событии, которые он включил в свою пьесу «Резня в Париже», — не следует забывать, что официальная история к тому времени еще не была написана.

— Напомни еще раз, — попросил Джейк, голова которого начала идти кругом. — Что в то время происходило в Париже?

На этот вопрос ответил Поулсен:

— Начался геноцид, который может соперничать с преступлениями нацистов. За один день семьдесят тысяч французских протестантов-гугенотов были убиты по наущению католиков Медичи. Со временем почти половина населения Франции была уничтожена, а немногие уцелевшие сбежали сюда, в Кентербери, и в Америку.

— Все это прекрасно увязывается с ранней вербовкой Кита — он стал шпионом еще во время учебы в Кембридже, — возбужденно продолжала свой рассказ Мелисса. — Он пытался предотвратить нечто подобное в Англии, в случае реставрации Марии Шотландской.[110]

— Это правда, он был в курсе событий, — сказал Поулсен и вновь посмотрел на дверь, что не ускользнуло от внимания Джейка.

— Таким образом, — все также возбужденно продолжала Мелисса, — дед Мэри Сидни, Фрэнсис Уолсингем, стал шефом Марло в Тайной службе. Мэри интересовалась театром и поэзией и была близка с кузеном отца Томасом, который был патроном Марло. Видите, как все сходится?

— Но при чем тут Пембрук? — спросил Джейк.

— Потерпи немного. Мэри славилась своей поразительной красотой. А потому нет ничего удивительного в том, что Генри Герберт, второй граф Пембрук, захотел сделать ее своей третьей женой. Поэтому, — она заглянула в свои записи, — двадцать первого апреля тысяча пятьсот семьдесят седьмого года, в возрасте пятнадцати лет, Мэри Сидни стала графиней Пембрук. — И она посмотрела на мужчин как закоренелая феминистка. — Графу было сорок три года.

— Что правда, то правда, — с кислой миной признал Поулсен. — Старые графы женились на юных девушках.

— Первым двум женам было двенадцать и пятнадцать лет. Имейте терпение. — Мужчины торопливо кивнули, а она продолжала: — Мэри стала персонажем поэмы своего брата Филипа «Аркадия, графиня Пембрук». Кроме того, она вдохновила Марло на создание его второй самой знаменитой строки: «Тот не любил, кто не влюбился сразу» из «Фауста». Итак, Мэри забеременела, и ее первенец родился в тысяча пятьсот восемьдесят первом году, когда ей было двадцать. Это был мальчик, его назвали Уильям Герберт. Однако вам следует обратить внимание на следующие факты: от двух предыдущих браков у графа детей не было, да и его многочисленные любовные похождения не приносили «плодов». Только не говорите мне, пожалуйста, что обе его первые юные жены были бесплодны.

— Может быть, они принимали пилюли.

— Папа…

Поулсен нахмурился, выпустил в потолок несколько колечек дыма и посмотрел на часы.

— Между тем Марло по-прежнему оставался тесно связан с семьей Пембрук. И после пяти лет работы с труппой гофмейстера королевского двора, в тысяча пятьсот девяносто втором году, он начал писать пьесы для «Актеров Пембрука» и носить ливрею графини во время вылазок в Лондон. У меня есть свидетельство, показывающее, что они были близки в те годы, и речь идет не об обычном юношеском увлечении.

— И что это за свидетельство такое? — нетерпеливо спросил Джейк.

— Оно здесь, — сказала Мелисса, показывая на переплетенный в кожу томик. — Я нашла посвящение, обращенное непосредственно к графине от имени его умершего друга Томаса Уотсона. Оно было напечатано в тысяча пятьсот девяносто третьем году. Кстати, посвящение написано на латыни, полно чувственности и не оставляет сомнений: отношения Марло и Мэри Пембрук, матери Уильяма Герберта, были очень близкими. — Она открыла книгу. Вот послушайте: — «Самой благородной и прославленной леди, одаренной умом и красотой, Мэри, графине Пембрук: ты, Делия, из расы, коронованной лаврами, сестра Сидни, барда Аполлона, покровительница искусства письма, чья чистая добродетель бежит от пращей варварства и невежества, как Филомела от тирана Фракии. Ты муза этого века для поэтов и всех честолюбивых умов, дочь богов, способная вдохновить самое грубое перо таким чувством невероятного восторга, что даже мое жалкое „я“ становится способным подняться над привычным уровнем моего незрелого таланта. Снизойди и прими этот посмертный дар Аминты, как ты отнеслась бы к приемному сыну, скорее, чем к умирающему отцу, почтительно передающему его тебе. Твое чудесное имя сияет за границей, не только среди нас, но и других народов и никогда не исчезнет под гнетом лет, но станет еще более знаменитым благодаря славословию смертных (разве может быть что-нибудь иное более долговечным?), его украсит столько песен, сколько звезд в диадеме Ариадны, не отвергай этого чистого служителя Феба, желающего украсить твою корону еще одной звездой, но с благородством, коим наградил твою семью Юпитер, создатель людей и богов, прими и защищай его.