него заявление в ЦК КПСС, обвиняя его в попустительстве ревизионистам и пр. По настоянию академика Поспелова бюро отделения исторических наук приняло решения об ошибках в сборнике и об ответственности Волобуева за них. Дальше все пошло обычным путем. Волобуев еще пытался сопротивляться, но уже в индивидуальном порядке — написал опровержение в журнал «Вопросы истории КПСС», которое, разумеется, напечатано не было. По указанию отдела науки ЦК в Институте истории СССР было созвано специальное партийное собрание. В это время в газете «Свердловский рабочий» появилась разгромная статья по поводу другого сборника, в котором принимал участие Институт истории СССР. Огонь был направлен, главным образом, против двух талантливых историков — Тарновского и Шацилло. Первому приписали ни мало ни много как троцкизм.

Западный читатель недоуменно пожмет плечами — ну и что же здесь такого? А то, что на протяжении последних 50 лет обвинение в троцкизме является в Советском Союзе самым тягчайшим политическим преступлением. В сталинские времена обвиненные в этом «преступлении» платились своей жизнью. Конечно, нынче времена изменились, да и все порядком позабыли, что же такое этот самый «троцкизм». Тарновский поплатился своей докторской диссертацией, которую Высшая экспертная комиссия отказалась утвердить...

Эпизод с Волобуевым окончился его полным покаянием на совещании в ЦК. И не только покаянием: Волобуев выступил с резкой критикой взглядов Тарновского и с мягкой критикой в адрес своего ближайшего научного советника Арона Авреха. Затем Волобуев подал заявление об освобождении его от обязанностей директора. Его направили на работу старшим научным сотрудником Института истории естествознания и техники Академии наук СССР...

Я встретил Волобуева неподалеку от своего дома в Москве на улице Дмитрия Ульянова как раз через час после того, как я подал заявление директору института академику Жукову, извещавшее его о моем намерении эмигрировать. Волобуев прежде всего заявил мне, что осуждает меня...

В Институте всеобщей истории главным объектом травли неосталинистов при попустительстве и, пожалуй, даже при содействии Е. М. Жукова стал М. Я. Гефтер. В течение нескольких лет его подвергали последовательной дискриминации. Сначала освободили от заведывания сектором методологии истории, а сам сектор ликвидировали, затем лишили возможности вообще работать по своей проблематике - русский империализм XX века, методология истории, — создали для Гефтера в высшей степени напряженную нервную обстановку и сделали его пребывание в Институте всеобщей истории совершенно невыносимым. К этому прибавилась контузия, полученная Гефтером во время советско-германской войны. Все эти обстоятельства основательно подорвали его здоровье. И он вынужден был уйти на пенсию еще до наступления пенсионного возраста (60 лет).

Аналогичную атмосферу травли пытались одно время создать вокруг талантливого медиевиста А. Я. Гуревича, которого сектор истории средних веков категорически отказался взять на работу. Историк культуры Возрождения Леонид Баткин никак не мог защитить своей диссертации доктора исторических наук из-за откровенного противодействия реакционной группы медиевистов из нашего института и исторического факультета Московского университета. Между тем работы Гуревича и Баткина, их лекции и доклады пользуются огромной популярностью не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Институт всеобщей истории прилагал немалые усилия, чтобы избавиться от выдающегося философа — я назвал бы его мыслителем — Володи Библера под тем предлогом, что темы, которыми он занимается, якобы выходят за рамки программы научно-исследовательской работы института. Между тем Володя Библер мог бы оказать честь научному учреждению, институту или университету любого государства, дав согласие работать в нем.

Ограничусь лишь этими примерами, но на самом деле их гораздо больше. Что всегда поражало и огорчало меня, это стремление коллег по институту свалить на людей, подвергаемых травле, вину за это на них же самих. Обычный аргумент такой: зачем X так выступил? Он тем самым лишил возможности У защитить его. А ведь У хотел это сделать — и т. д. и т. п. Такая манера, увы, появилась не вчера. Она есть неотъемлемая часть психологии «хомо совьетикус» — объявлять виновником гонения самого гонимого. Сколько раз мне приходилось быть свидетелем этого!

В Советском Союзе, особенно в области гуманитарных наук, ученый зависит в разработке своей проблемы не только от наличия источников и возможности их использования, от благоприятной политической конъюнктуры, от уровня самоцензуры, но также и от мнения своих коллег, от рекомендации в печать ученого совета, от воли издательства и произвола редактора издательства, не говоря уже о всякого рода официальных и неофициальных цензур и т. д. и т. п. Хотя в последние годы мнения рецензентов и коллег не навязываются автору, во всяком случае в столь безапелляционной форме, как это было в прежние времена, но автор вынужден принимать не только правильные замечания, но и делать вид, будто он учитывает и совершенно бессмысленные замечания, дабы про него не пошла молва, что он нетерпимо относится к критике. Это очень плохая рекомендация. Иногда автору задают просто нелепые вопросы с точки зрения научной, но довольно щекотливые с точки зрения его идеологической позиции. Впрочем, откровенных сталинистов, «зубров», в наше время уже мало кто поддерживает. Большинство инстинктивно склоняется к «золотой середине». В Институте истории СССР, например, в конце июня 1973 года обсуждалась диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук Лельчука, умеренного конформиста, человека одаренного и остроумного. Одному из сталинистских «зубров» по фамилии Коваленко рассуждения Лельчука показались подозрительными и, будучи не в состоянии разобраться в проблеме, он напрямик спросил Лельчука: «Вы за Сталина или против? Скажите прямо», на что Лельчук под хохот и аплодисменты присутствующих ответил: «Я за нашу советскую родину и коммунистическую партию».

Иногда сталинистские приемы используются для упрочения карьеры. Примерно в это же время в том же институте защищала кандидатскую диссертацию некая Алаторцева. Ее научный руководитель профессор Е. Н. Городецкий на защите не был. Диссертантка подвергла грубой, разнузданной критике «Указатель литературы по истории СССР», который только что тогда вышел вторым изданием. Ответственным редактором указателя был Городецкий. Сама же Алаторцева принимала участие в составлении указателя. На возмущенный вопрос одного из присутствующих: «Как же так, Вы же сами являетесь автором указателя, следовательно, несете ответственность», — Алаторцева, не моргнув глазом, ответила: «Ответственность несет Е. Н. Городецкий. Ведь он руководил изданием». Степень кандидата наук была Алаторцевой присуждена единогласно при одном воздержавшемся.

Попытки решать научные проблемы административным путем все еще делаются, и я полагаю, они просто неизбежны в силу господства одной идеологии, одной культуры. Например, старший научный сотрудник Института истории СССР Арон Аврех получил от партийного бюро строгое указание за якобы ошибочное мнение о роли крестьянства в России в период абсолютизма. Аврех вполне резонно утверждал, что русское