Трудно надеяться, что дух лжи будет изгнан из наших обществ, разве только когда-нибудь они снова будут введены в какое-нибудь великое, постоянное и глубокое заблуждение и получат особое credo, которое их расположит к обаятельному идеалу. Мы надеемся, что это будет произведением какого-нибудь могучего ума, более искреннего, чем Пифагор или Магомет. Но это будет возможно только тогда, когда иссякнет столь богатый теперь источник научных открытий. Тогда будет возможен прочный и окончательный философский синтез, под сенью которого смягченное человечество будет почивать в мире, свободное от всех проступков, как и от всех зол… В ожидании будем утешать себя нашим веком и не будем думать, что наше просвещение и открытия мы покупаем слишком дорогой ценой всех наших проступков, преступлений и всей нашей лжи, если даже самые почтенные иллюзии не стоят в наших глазах самых опасных истин.

Криминалисты как старых, так и новых школ слишком исключительно были заняты преступлением индивидуальным и не обращали достаточного внимания на коллективное преступление, а между тем изучение этого последнего могло бы в значительной степени содействовать правильному пониманию первого. Правда, время от времени подвергались изучению небольшие преступные шайки, всего чаще состоящие из трех членов и потому называемые «tierces», о которых упоминает в одной из своих работ Joly; изучались даже и шайки более многочисленные, но при этом почти всегда в так называемом коллективном преступлении видели не более как простую совокупность преступлений индивидуальных.

Такая точка зрения допустима лишь в том случае, когда личности действуют рассеянно без всякой объединяющей их связи; но она становится несомненно ложной, если преступники действуют сообща и целыми массами, под влиянием всеобщего увлечения, и если при этом находят себе исход те силы и задатки (virtualites), которые остались бы скрытыми при действии в одиночку. Вот этот последний случай и интересует нас. Правда, мы коснемся и тайных организованных обществ с преступными целями (sectes criminelles), но лишь для того, чтобы лучше изучить преступные шайки и сборища, для которых первые так часто служат скрытой причиной.

По какому же признаку мы можем судить, что известная группа лиц, вместо того чтобы быть простым скопищем, вдруг становится одной колоссальной личностью, в которой тысячи лиц сливаются как бы в один смутный облик? Без сомнения, по тому, что она приобретает свое собственное коллективное самолюбие, совершенно отличное от самолюбия составляющих ее членов, подобно, например, тому, как в Алжире каждое племя имеет свое собственное понятие о чести, совершенно отличное от понятия отдельных составляющих его арабов, что всего лучше и доказывает живую реальность таких племен.

Если простые народные скопища, эти случайные и недолговременные коллективные организмы низшего порядка, преобладают собственным самолюбием, то тайные организованные общества, хотя бы и преступные, почти всегда имеют его. Но в пылу совместного действия те и другие проявляют гордость и тщеславие, до крайности усиливаемые сознанием мнимого могущества, по крайней мере, до появления вооруженной силы.

Ничтожный знак неуважения к ним, самое малейшее проявление несогласия в чем-нибудь с ними вызывают их ожесточение. История показывает, что везде и всегда необузданностью и нетерпимостью народные скопища не уступали любому африканскому деспоту. Таким характером в особенности отличаются шайки, живущие, подобно профессиональным разбойникам, исключительно убийством, грабежом и поджогами. Тщеславие их доходит до смешного: они стараются блеснуть разными галунами и позументами, подобно тому, как торговые товарищества, организованные с целью эксплуатации публики, отличаются необыкновенной роскошью своих реклам, в которых нужно видеть не только обманчивую приманку, но и выставку тщеславия.

Каким же образом формируется толпа? Каким чудом масса лиц, так еще недавно рассеянных и совершенно индифферентных друг к другу, вдруг соединяется в одно целое, образует род магнитной цепи, издает одни и те же крики, бежит в одном и том же направлении, действует по одному и тому же плану? Единственно благодаря симпатии, этому источнику подражательности, этому животворящему началу социальных тел. Одного мановения руки вожака достаточно, чтобы пробудить эту спящую силу и направить ее к определенной цели. Но для того, чтобы первичный импульс мог повлечь за собой дальнейшие последствия, для того, чтобы только что возникшая волна народного движения могла быстро и широко распространиться, необходимо, чтобы умы были подготовлены к тому предварительной, может быть, даже бессознательной, но хотя бы в общих чертах сходной работой мысли.

Медленно распространяющийся психический контагий, тихая и безмолвная подражательность, незаметно передающиеся от одного лица к другому, всегда предшествовали тем бурным непреодолимым вспышкам подражательности, которыми характеризуются народные восстания. Только широкая пропаганда идей Лютера в начале XVI века и идей Руссо во второй половине XVIII века сделала возможными и возмущение Мюнцером крестьян в Тюрингии в 1525 году, и образование скопищ Тилли и Валленштейна во время Столетней войны, и формирование Jourdario полчищ в Авиньоне и Comtat-Venaissin во время французской революции.

Общая вера, общая страсть, общая цель – такова жизненная основа этого странного живого существа, которое мы называем толпой, основа, в свою очередь, обусловливаемая тем двояким контагием, о котором мы только что говорили. От особенностей этих руководящих страстей, идей и целей зависит и различие между толпами в гораздо большей степени, чем от климатических и расовых отличий составляющих эти толпы членов. Мы встречаем здесь и преступность, зависящую от темперамента или, скорее, от характера, и преступность, так сказать, случайную; словом, находим то же самое, что давно уже было подмечено при изучении индивидуального преступления; но это различие в характере преступности выступает здесь с большей ясностью и определенностью. Без всякого сомнения, существуют сборища и тайные общества, при самом своем возникновении уже наклонные к преступлению подобно тому, как бывают так называемые преступники от рождения. Факты первого рода объясняют нам истинное значение «врожденной преступности», под которой следует разуметь привычное и уже с самого начала наиболее охотно принимаемое направление к злым действиям тех сил, которые сами по себе могли бы быть направлены в совершенно другую сторону.

Правда, следует установить более или менее резкое различие между толпами и тайными обществами, хотя случайно и совершающими преступления, но созданными под влиянием мотивов, нисколько не преступных и не лишенных даже известного рода благородства, и между теми шайками, которые, как, например, Chauffeurs в 1880 году или Camorra и Mala vita, организованы с прямой целью убийства и воровства. Однако не подлежит сомнению и то, что толпы и тайные общества, хотя бы только случайно принявшие преступный характер, часто становятся наиболее опасными и разрушительными, так как они-то именно и распространяются наиболее широко и поражают наблюдателя странным сочетанием величия и силы с чудовищной жестокостью.