Хатин все шла и шла, и в груди сдавливало при виде редких обугленных стволов. Они походили на придворных, которые по неосторожности своей сказали что-то не то в присутствии владыки и отныне стояли будто в назидание всем окружающим: прочим деревьям да и самой Хатин.

Склон стал круче, путь – труднее, воздух – холоднее, и дышать им было тяжело. Навстречу сквозь деревья мягко стекали клубы тумана. Идет ли за нею Феррот? Хатин не смела обернуться.

Справа внезапно показалась затопленная туманом расселина. Деревья на краю опасно кренились и топорщили корни так, словно трещина только разверзлась и они хотели заглянуть вниз. Со дна доносилось неровное шипение и влажный, едкий запах опаленной зелени.

Хатин пошла по краю, но, ощутив, как земля под ногами вновь слегка дрогнула, чуть присела. Издали донесся звук, который для ушей потрясенной Хатин звучал так, будто кашлянуло огромное животное, и тут листья кругом задрожали, словно на них что-то просыпалось дождем. Сверху падали, скача легко, словно орехи, маленькие серые камешки размером с птичье яйцо. Они обожгли Хатин спину и шею, и она юркнула под одно из клонящихся к обрыву деревьев.

Владыка Копьеглав заметил ее. Не дал заговорить; не позволил даже приблизиться.

Справа, недалеко от расселины, дернулся и запрыгал под каменным дождем призрачный лес зубчатых серых папоротников и ветвей. И вот из этой взволнованной чащи выбежала вприпрыжку Джимболи. Ее бандана рдела, точно боевое знамя.

Когда зубодерша навалилась на Хатин, та выронила фонарь, и он отлетел в сторону, продолжая вкривь подсвечивать мир. Хатин едва успела высвободить руку и ухватиться за ближайшее дерево, чтобы не свалиться спиной вперед в пропасть. Между Хатин и долгим падением во тьму стояла теперь только хрупкая серая сеть из лозы, да и та уже трещала и поддавалась под ее весом и весом Джимболи. В лицо Хатин, давя, уперлась жилистая, сильная ладонь, другая вцепилась в ручку клетки. С силой, рожденной отчаянием, Хатин выдернула клетку и ударила ею Джимболи по лицу. Глаза у противницы затуманились.

В тот самый миг, когда из папоротников за спиной Джимболи выскочил Феррот, лоза под Хатин наконец лопнула. Хатин выпустила ветку и провалилась, царапая ногтями мох, ломая их об дерево. Падение приняло ее в объятия, оно ждало, и внутренности Хатин уже превратились в воздух… но тут рукой она задела толстую, жесткую лиану, отвесно свисающую вниз, и инстинктивно уцепилась за нее. Скользя и стирая руки в кровь, она попыталась обвить вокруг лианы ногу.

Внизу, как смутно осознала Хатин, тихо зашипел витой зеленый стебель – умирая, он съежился и увял, будто время вдруг потеряло терпение. Еще ниже Хатин привиделись тусклые и голодные красноватые отблески.

Сверху доносились звуки борьбы, но видно было, лишь как неистово колышется мозаика из листьев, а над ней бледнеет перекладина дерева. Хатин стиснула зубы, сделала глубокий вдох и хватила клеткой по каменной стене пропасти.

Дерево хрустнуло почти мелодично, отозвавшись удивленным хором треска и клацанья. Юркий клочок тени выпорхнул на свободу – мелькая по сторонам, словно кончик хлыста, меняя направление, как предатель – личины. Риттербит взлетел и уселся высоко на дереве, где колодой карт расправил перья и снова сложил, расправил и сложил. Джимболи закричала.

Звуки борьбы оборвались внезапно. В тот же момент Хатин разглядела, как Джимболи ползет по стволу наклонившегося дерева – к насмешливо вертлявой фигурке Риттербита. Раз за разом он подпускал ее руку на какие-то дюймы, а в следующий миг отскакивал прочь.

Лиана не могла долго держать вес Хатин. Сквозь тошноту девочка ощутила, как стебель провисает и выходит из склона расселины. «Феррот, Феррот». Но там, наверху была женщина, погубившая его родных, – такая уязвимая, она его не замечала. Да и Хатин ведь никакая ему не сестренка.

В глаз попал кусочек коры. Что-то все же спускалось навстречу – скользя и потрескивая, осыпая ей лицо дождем из листьев. Она глянула вверх – так и есть. Феррот, лицо которого застыло в сосредоточенности; одной ногой он, как крюком, цеплялся за переплетенные корни и опускался к лиане, к Хатин.

Она чуть соскользнула вниз, а когда стебель сухо треснул, вниз посмотрела Джимболи. Обернулась всего на миг: в темных глазах ее пылали ненависть, безумие, а еще – капелька непонимания.

«Ты же пепел, – говорил ее взгляд. – Ты грязь. Ничто. Зачем цепляешься за жизнь? Почему до сих пор жива?»

«Я пепел в твоих глазах, – так же, взглядом, отвечала Хатин. – Я – грязь, которая похоронит тебя. Я – пустота, которая вот-вот разверзнется у тебя под ногами. А держаться я могу дольше, чем ты».

Хатин раскрыла рот и закричала. Это был крик не боли и не страха, это глубоко внутри лопнуло маленькое черное яйцо, дождавшись своего часа. Едва этот звук пронзил ночную тьму, Риттербит сорвался ввысь, скрываясь во мгле. А Джимболи, ответив хриплым эхом крику Хатин, отчаянно попыталась схватить пташку, когда та пролетала мимо, утратила равновесие и рухнула в бездну.

За грохотом последовал грохот, и наступила тишина, которую нарушало голодное шипение. Больше из земляной утробы, что целиком поглотила Джимболи, не вырвалось ни звука.

Феррот в полном молчании осторожно спускался по опасному склону, выбирая среди корней упоры для ног и для рук. Наконец он поравнялся с Хатин и подтянул ее вместе с лианой, дал взобраться по себе, как по лестнице. Потом и сам выбрался следом, и только тут Хатин разглядела царапины от ногтей у него на щеках. Когда Феррот присел рядом и чуть не задушил ее в объятиях, Хатин не возражала.

Голова еще с минуту кружилась, и она не сразу сообразила, отчего лес так тих.

– Каменный дождь перестал.

– Да. Похоже, владыка наконец-то хочет потолковать с тобой. – Феррот обернулся посмотреть на пропасть, в которую свалилась Джимболи. – Он понимает месть. И мстителей.

Хатин встала на дрожащие ноги, и Феррот последовал за ней. Выше по склону туман немного рассеялся, и стало видно, что впереди – более отлогий склон, на котором джунгли редели. Хатин с Ферротом сделали несколько шагов в его сторону и оба замерли, переглянулись.

– Решай сама, – ответил на незаданный вопрос Феррот. – Я пойду с тобой до кромки жерла и дальше, если так нужно для твоей защиты. Но если мое присутствие подвергнет тебя опасности…

Им одновременно пришла в голову схожая мысль. Если Копьеглав видел кончину Джимболи, то наверняка признал в Хатин мстителя, но Феррот – дело иное. Деревня, сгинувшая из-за козней Джимболи, была родиной и Ферроту, и Хатин, и все же он, пусть и мог отомстить убийце семьи, поступил иначе. Оставил бой, чтобы спасти Хатин. Выбрал «сестренку».

Хатин снова кинулась ему на шею и обняла изо всей силы. Посмотрела ему в лицо и увидела нерешительность, ожидание.

– Владыка может не понять, – прошептала Хатин, и по лицу Феррота медленно расползлась безутешная тревога. – И еще, кому-то нужно вернуться к нашим и передать, что я у вершины. Но ты же будешь все время прислушиваться, да? Если вдруг услышишь, что он зол… вернешься забрать меня?