— Не так, — сказал Гарп.

— Я хочу знать правду, — сонно пробормотала Хелен. — Так что же случилось с этим проклятым шнауцером?

— Понятия не имею, — сказал Гарп. — Мы с матерью уехали из Вены и вернулись домой, а остальное ты знаешь.

Хелен, уже сдаваясь сну, понимала, что только ее молчание позволит Гарпу наконец открыться. Она знала, что и последняя история вполне может оказаться такой же выдумкой, как все прочие ее версии, а может быть, те версии как раз и были в значительной степени правдой. С Гарпом была возможна любая комбинация реального и воображаемого.

Хелен уже успела уснуть, когда Гарп вдруг спросил:

— А какая история нравится тебе больше других?

Однако Хелен устала и от секса, и от слишком длинных историй, и ей хотелось спать, а голос Гарпа звучал и звучал, не умолкая, и она все глубже погружалась в дремоту. Засыпать так она любила больше всего: после любовных утех, когда Гарп все говорит и говорит…

Зато сам Гарп испытывал разочарование. Когда приходило время ложиться спать, моторы его воображения были уже почти заглушены. Занятия любовью словно бы оживляли его и поднимали настроение, так что он принимался вести поистине марафонские разговоры, вставал, ходил есть, читал всю ночь, крадучись бродил по комнатам. В тот период он редко пытался писать, хотя иногда писал послания к самому себе — о том, что непременно напишет впоследствии.

Но в эту ночь Гарп откинул одеяло, посмотрел на спящую Хелен, заботливо укрыл ее и прошел в комнату Уолта. Он долго смотрел на младшего сына. Дункана дома не было, он ночевал в доме миссис Ральф. Гарп закрыл глаза и сразу увидел зарево над пригородами — пожар, причем горел тот самый дом, ужасный дом миссис Ральф!

Гарп снова открыл глаза, посмотрел на Уолта, и это немного его успокоило. Приятно, что он так хорошо знает своего малыша! Он прилег рядом с Уолтом, вдыхая его свежее дыхание и припоминая, в каком возрасте дыхание Дункана во сне стало кислым, как у взрослых. Гарп с неудовольствием обнаружил это, когда Дункану исполнилось шесть, — тогда он впервые почувствовал, что дыхание спящего Дункана становится несвежим и даже немного гнилостным. Это было как сигнал, что процесс медленного умирания организма уже начался. Так впервые Гарп осознал, что его сын смертен. Вместе с этим запахом у Дункана появились и первые темные пятна на зубах, до того абсолютно безупречных. Возможно, потому, что Дункан был его первенцем, Гарп всегда больше беспокоился о нем, чем об Уолте, — несмотря на то что его младший, пятилетний сынишка имел куда большую склонность (чем сынишка десятилетний) попадать в разные детские неприятности. А что значит «детские неприятности»? — подумал вдруг Гарп. Попасть под машину? Задохнуться, подавившись орехом? Быть похищенным каким-то незнакомым мерзавцем? А впрочем, рак тоже ведь своего рода незнакомец…

В общем, поводов для беспокойства хватало, особенно если беспокоишься о детях. А о детях Гарп беспокоился так сильно, особенно в периоды затяжной бессонницы, что начинал считать себя психологически непригодным для роли отца. Теперь уже эти мысли не давали ему покоя, и беспокойство за детей только усиливалось. А что, если их самый опасный враг — он сам, Гарп?

Вскоре он задремал рядом с Уолтом, однако сон у Гарпа всегда был недолгим и чутким. Он застонал и проснулся: отчего-то болело под мышкой. Оказалось, туда уперся кулачок Уолта. Уолт тоже постанывал во сне: похоже, ему снился тот же неприятный сон, что и самому Гарпу, — как если бы он передал сыну свой сон. Гарп распутал обвившие его ручонки малыша; но Уолт все равно вздрагивал и время от времени стонал: ему снился собственный и, видимо, не очень приятный сон.

Жаль, мне не пришло в голову, подумал Гарп, что назидательная история о старом боевом псе и о дразнившем его коте, а также о роковом грузовике-убийце могла показаться Уолту очень страшной. Однако во сне Уолт видел всего лишь огромный брошенный военный грузовик, размерами и формой скорее походивший на танк, весь утыканный стволами пушек и прочими боевыми приспособлениями весьма неприятного вида; щель в щитке была не шире щели в почтовом ящике. И страшный грузовик этот (или танк) был, разумеется, черным.

Собака, привязанная к этому грузовику, была размером с пони, хотя и не такая толстая и мохнатая, зато куда более свирепая. Она медленно, большими прыжками, бежала к выходу из переулка, а хрупкого вида цепь змеилась за ней по земле как живая. Уолту казалось, что эта цепь вряд ли удержит такого здоровенного пса. А в другом конце переулка, то и дело спотыкаясь на разъезжающихся ногах, безнадежно неуклюжий и неспособный убежать, бессмысленно кружил маленький Уолт и, похоже, никак не мог уйти оттуда, спрятаться от страшного пса. Цепь вдруг оборвалась, огромный грузовик дернулся вперед, словно кто-то его завел, и пес набросился на него, Уолта. Уолт вцепился собаке в шерсть, потную и колючую (это была подмышка отца), но пальцы его почему-то разжались, и пес хотел уже схватить его за горло, однако Уолт наконец побежал прочь, на улицу, где другие грузовики, похожие на тот брошенный, громыхали мимо него и их массивные задние колеса, выстроившись в ряд, напоминали огромные кольца с творогом или ватрушки. А поскольку вместо ветровых стекол у этих машин были узенькие щелки, водители, разумеется, не видели ничего вокруг, и маленького Уолта они тоже видеть не могли.

А потом вдруг он почувствовал, что отец целует его, и страшный сон куда-то ускользнул. И Уолт оказался в полной безопасности; он ощущал запах отца, его теплые руки и слышал, как отец успокаивает его, приговаривая: «Это же только сон, Уолт! Только сон!»

Гарпу снилось, что он и Дункан летят на самолете. Дункану понадобилось в туалет, и Гарп указал ему в конец прохода, где располагались крохотная кухонька, каюта пилота и уборная. Дункан хотел, чтобы его туда проводили и показали точно, какая именно дверь ведет в туалет, но Гарп был с ним суров.

— Тебе десять лет, Дункан, — сказал он. — Читать ты умеешь. Или спроси у стюардессы.

Дункан стиснул коленки и надулся. Тогда Гарп вывел его в проход между креслами и сказал:

— Пора взрослеть, Дункан. Это одна из тех дверей. Ступай.

Мальчик с мрачным видом двинулся по проходу к дверям. Стюардесса улыбнулась и ласково взъерошила Дункану волосы, когда он проходил мимо, но Дункан, разумеется, ничего у нее спрашивать не собирался. Он дошел до конца прохода и оттуда оглянулся на отца. Гарп нетерпеливо