– Смерть всем! – кричали они. – Друсис!

Лошади, впряженные в королевскую карету, встали на дыбы и начали бить копытами, мелькавшими в воздухе, а вокруг них собиралась толпа. Кое-кто пытался ухватиться за упряжь, но эркингарды, охранявшие карету, принялись рубить руки нападавшим, и те отступили в поисках более легкой добычи. Однако лошади запаниковали, и их не удалось сдержать; через мгновение одна из них рванулась вперед, потянув за собой соседнюю, они врубились в толпу, карету повело в сторону, она едва не перевернулась, но через несколько мгновений выровнялась, вылетела из конюшни, возница отчаянно и бессмысленно стегал лошадей кнутом и сам едва не свалился с козел.

Мири в безмолвном оцепенении смотрела, как ее карета на безумной скорости вылетела за ворота конюшни и вскоре исчезла за стеной дворца, оставив за собой лишь клубы пыли и несколько извивающихся тел.

– Садитесь на мою лошадь, ваше величество, – сказал сэр Юрген, лицо которого побелело. – Орн быстрее других лошадей Наббана, даже если у него на спине будет двое седоков. Никто нас не догонит. – Он вытащил меч из ножен и повел королеву к стойлам, расчищая дорогу ударами клинка и уже не обращая внимания на то, кто перед ним – конюх, солдат герцога или разозленный крестьянин. Его крупный серый конь, глаза которого закатились от ужаса, немного успокоился, когда Юрген взял его поводья, наклонился к голове, произнес несколько ласковых слов, вскочил в седло и наклонился к Мири.

– Позвольте мне помочь вам, ваше величество.

Юрген потерял шлем еще на лестнице; когда Мириамель взяла его за руку, он мгновенно поднял ее в седло, и она не могла не восхититься молодостью своего капитана.

«Я была уже взрослой женщиной до того, как он родился, – подумала она. – А теперь он меня спасает. Я должна позаботиться о том, чтобы он стал лордом».

Затем что-то прилетело сбоку прямо Юргену в голову, выбив его из седла. Мириамель сама едва удержалась на спине Орна после того, как капитан упал. Она посмотрела вниз и поняла, что его ударили сапожным молотком, который теперь валялся на соломе. Мириамель не могла определить, жив Юрген или нет, но увидела, что у него рассечен лоб и по нему течет кровь, – у нее не было никаких шансов поднять его в седло до тех пор, пока ее не стащит с лошади ворвавшаяся в конюшни толпа.

Мириамель соскользнула на землю лишь для того, чтобы вытащить меч Юргена из ножен, потом, приподняв юбки, снова забралась в седло, но ее ноги едва доставали до стремян. Она изо всех сил ударила скакуна по бокам, и серый жеребец устремился вперед, грудью распахнул дверцу незапертого стойла и помчался к открытым воротам конюшни.

Перед Мири появлялись лица, руки пытались схватить поводья, но она наносила удары тяжелым мечом, прижимаясь к шее Орна, пока жеребец пробирался через самую густую часть толпы. Кое-кто пытался уступить ей дорогу, но жеребец затоптал нескольких крестьян, другие успевали отскочить в сторону. К тому времени, когда серый жеребец добрался до ворот и вылетел на дорогу, большая часть толпы осталась у них за спиной.

«Да упокоит Господь твою душу, сэр Юрген», – только и смогла подумать Мириамель.

Она прижалась к шее Орна, когда в них из толпы полетели камни – один даже угодил в бок жеребца, заставив его затанцевать на месте, – но через мгновение Орн снова помчался вперед, галопом уходя от врагов. Половина западного крыла дворца уже была объята огнем, пламя вырывалось из окон, жадно тянулось к тем частям, которые еще не загорелись, восточное крыло также ярко пылало. Мири видела людей на крыше дворца, над главной резиденцией, они вытаскивали из альковов статуи и сбрасывали их во двор, танцевали и радовались, точно демоны.

«Да упокоит Господь твою душу, Юрген, – снова подумала она. – Без тебя я была бы мертва, а Саймон стал бы вдовцом. И пусть Господь защитит герцогиню и ее детей. И проявит милосердие к нечестивому аду, что зовется Наббаном».

Ярнульф занял свое орлиное гнездо за час до рассвета, готовый действовать или умереть, а быть может, к тому и другому; его нервы были настолько напряжены, что ему казалось, стоит кому-то до него дотронуться, и он зазвучит, как струны лютни.

Он несколько недель готовился к этому дню и сейчас снова и снова повторял молитву, обращенную к Богу, просил даровать ему силу и твердость руки, чтобы глаз видел, а разум точно знал, что нужно делать, чтобы реализовать свой единственный – тут у него не было сомнений – шанс.

Дважды изогнутый лук достался ему от тритингов, которые сражались верхом; Ярнульф купил его в Эркинланде, у мастера, научившегося искусству делать такие луки у Луговых тритингов. Он обошелся ему в несколько серебряных квинтисов, но он ни разу не пожалел о своем приобретении.

Но даже из такого мощного лука ему придется сделать выстрел с очень значительного расстояния от лагеря, поэтому он построил помост высоко на дереве, на склоне холма, работая бесшумно всего по одному часу в день, чтобы успеть добыть достаточное количество дичи и не вызвать подозрений долгими отлучками. Когда помост был готов и надежно закреплен, Ярнульф сделал огромное количество пробных выстрелов – неизменно далеко от лагеря, – чтобы выяснить, как ветер, высота и растительность влияют на полет стрелы, потом спускался вниз и собирал выпущенные стрелы. Ярнульф знал, что ему придется натянуть лук до предела своих возможностей и сил, но теперь у него появилась уверенность, что он сумеет сделать точный выстрел. Ни в одной из легенд не говорилось, что королева Утук’ку носит доспехи, и, хотя она будет окружена вооруженными, быстрыми, как молния, королевскими Зубами, Ярнульф не сомневался, что ему удастся направить стрелу с железным наконечником ей в сердце прежде, чем кто-то из них успеет понять, что случилось.

Сейчас лук лежал рядом с ним на помосте, завернутый в ткань вместе со стрелами и тетивой, чтобы сохранить их в сухости и тепле. Когда придет время, он внесет последние поправки в выбранный наконечник, а потом сделает ставку на единственный выстрел.

«И, если Бог будет добр, а мое сердце чистым, сука королева умрет. И моя клятва Отцу и Повелителю нашего мира будет исполнена. Возможно, хикеда’я сумеют меня поймать и убить, но это не будет иметь значения. Меня с радостью примут в Небесах».

В полдень, когда в лагере возникло оживление, Ярнульф сел и принялся растирать руки, чтобы их согреть, наблюдая, как воины хикеда’я и все остальные мечутся, точно вечно занятые муравьи. Очевидно, что-то происходило, и он уже не сомневался, что всеобщее волнение вызвано прибытием королевы.

Он вытащил лук из защитного чехла, закрепил тетиву на одном конце, прижал его ногой и согнул, чтобы надеть петлю на другой конец. Он проделывал это множество раз, тщательно продумывая каждый следующий шаг, и сейчас ему казалось, будто он движется, как во сне.