И, если Зои не вызывали к королеве в течение дней, когда луна Небесного Певца тускнела и убывала, Вордис регулярно отправлялась к Утук’ку и возвращалась с множеством историй, большую часть которых узнавала от разговаривавших друг с другом женщин хикеда’я.

– Мы уже близки к концу путешествия, – сказала она. – Сейчас мы далеко углубились в земли смертных, во Фростмарше, и вошли в Эркинланд.

– Но как такое может быть? – спросила Зои. – Почему смертные не сражаются с нами? Я жила среди них. Они ненавидят хикеда’я и называют их демонами. Почему они позволили такому большому отряду войти в Эркинланд?

Вордис покачала головой.

– Я не знаю, Зои. Может быть, смертные и наши хозяева заключили мир.

Зои сильно в этом сомневалась, но она знала, что им нельзя говорить свободно.

– Меня не всегда называли Зои, – сменила она тему. – Это имя дал мне магистр Вийеки, когда взял из рабских бараков. При рождении я получила имя Дерра. – Она коротко рассмеялась. – Это смешно. Оба означают «звезда».

– Значит, Звезда – твое истинное имя, – с улыбкой сказала Вордис. – Даже в Наккиге кто-то его признал.

Слова подруги странным образом утешили Зои, да и просто сам факт присутствия Вордис; впервые с того момента, как ее в первый раз привели к королеве норнов, Зои перестала чувствовать приближение неминуемой катастрофы. Слепая девушка стала первой смертной, с которой она подружилась с тех пор, как много лет назад жила с Асталинскими сестрами, и Зои сама не понимала, как сильно ей не хватало такого дружеского общения. В рабских бараках не было места верности и дружбе, а смертные рабы, жившие в доме Вийеки, завидовали ей и ненавидели из-за привилегированного положения.

Внимание Зои внезапно привлекло красное сияние, которое она увидела в окне фургона.

– Небо, – сказала Зои. – Что-то горит.

Вордис удивила неожиданная смена темы, но Зои ничего не стала объяснять, встала и быстро подошла к окну. Несколько долгих мгновений она лишь смотрела вперед, вдоль линии фургонов, в сторону далекого красного сияния.

– Куда мы направляемся? – спросила она пересохшим от волнения голосом.

– К месту, которое называется Уджин э-да Сикхуней, так сказала Затворница, – ответила Вордис. – «Капкан охотника». Прежде я про него не слышала. Смертные называют его Наглимунд.

Зои хорошо знала это имя, как и все, кто жил в северных городах смертных, когда она там жила. Именно в Наглимунде произошло ужасное сражение между хикеда’я и смертными, это было место черной магии и смерти, но люди овладели им задолго до появления Зои в Эркинланде.

Пока Зои, вытянув шею, смотрела в окно, она увидела, что они едут по речной долине. На другом берегу, на фоне полуночных звезд, ввысь уходила линия гор. Между рекой и горами стояли разбитые стены, словно череп, скалящий зубы в гримасе, а из-за разрушенных бастионов крепости в небо поднимались многочисленные мерцающие языки – сигнальные огни и факелы. Темный покров дыма или пыли окутывал руины, и отраженный свет пламени мерцал в нижней части тучи, словно алые молнии.

«Ад, – подумала она, вспомнив эйдонитскую легенду о судьбе грешников. – Конечно, это ад, а не Наглимунд».

Печально известная крепость стала образом войны и уничтожения, но все разрушения казались недавними, словно это случилось только что, а не несколько десятилетий назад, прошедших с окончания войны Короля Бурь. Зои продолжала смотреть, не в силах отвести взгляд, и в ее сердце поселились холод и тревога. Ей показалось, что Время, как змея, символ Клана Хамака, проглотило свой собственный хвост. Наглимунд в огне, и прошлое вернулось, чтобы пожрать настоящее.

Даже Саймон, рожденный в стенах Хейхолта, не знал, почему половина комнат названа так, а не иначе. Галерея Дина, Кладовка Голубого рыцаря, Коридор Прогулок капеллана – все они получили свои имена задолго до того, как кто-то из живущих ныне помнил. Глядя на графиню Иссолу, изучавшую Комнату Размышлений епископа, помещение с высоким потолком, расположенное над королевской часовней, Саймон праздно размышлял о том, кем был этот епископ и почему его размышления потребовали, чтобы для них пришлось выделить просторный зал, названный в его честь. Окна выходили в сад Маленькая радость, окруженный стенами и находившийся в самом сердце цитадели, – его посещали, главным образом, садовники, изредка забегали влюбленные, искавшие уединения, хотя сейчас там никого не было.

Графиня оглядела стены, увешанные картинами с религиозными сюжетами и портретами благочестивых мужчин, потом остановилась, чтобы рассмотреть сад, который осенью выглядел не лучшим образом, деревья почти полностью лишились листвы, живые изгороди стали коричневыми и съежившимися.

– Каждый год мне кажется, что зима забирает немного больше, чем прежде, – сказала Иссола. – Это долгое сражение, которое жизнь постепенно проигрывает.

Саймон фыркнул.

– Прошу меня простить, миледи, но вы намного моложе, чем я. Вам не кажется, что подобные слова следовало бы произносить мне?

Ее улыбка была печальной и красивой.

– Возможно. Или дело в различии в нашем положении. У вас есть наследник, ваш внук, а также чудесная внучка. Вы же знаете, что она также может взойти на престол.

– Конечно. И пусть Господь поможет вам и тем, кто подойдет к ней не с той стороны. Она свирепа, как вдова Луговых тритингов. – Он произнес эти слова в шутку, но его сердце сжалось при упоминании Моргана, который все еще находился где-то на границе Эркинланда. Интересно, как много известно Иссоле – Пердруин всегда славился своими шпионами, – но Саймон решил не спрашивать. – Но почему, если мне будет позволено проявить такую дерзость, вы так и не вышли замуж, графиня? – вместо этого спросил он. – Вы сожалеете об отсутствии наследника, но я полагаю, что дюжины – нет, сотни – достойных и богатых мужчин с радостью взяли бы вас в жены.

Она подняла руку, отмахиваясь от всех претендентов взмахом длинных пальцев.

– Конечно, они существуют, ваше величество. Даже будь я толстой, словно бык, с лицом, как у морского черта, у меня имелись бы поклонники. Трон Пердруина достаточно привлекателен. Но у меня другие желания. Я не хочу быть супругой амбициозного мужчины, – сказала она, и ее красивое лицо стало суровым. – Я слишком напряженно работала ради своего народа, страдала от одиночества и насмешек ограниченных умов, чтобы просто передать всю свою власть мужу и стать племенной кобылой для будущих поколений.

В ее голосе Саймон уловил такой глубокий гнев, какой не должен был таиться за изящной внешностью.

– В таком случае вы очень похожи на своего отца Стриве. Он никому не позволял диктовать себе условия и мог бы торговаться с самим дьяволом и одержать победу.