На следующий день пехота противника, развернувшись на узком участке, зажатом между двумя каменистыми возвышенностями, под покровом темноты скрыто двинулась к линии окопов в районе зенитной батареи лейтенанта Малышева. Фашисты, не таясь, шли в полный рост, плотными рядами, надеясь на то, что советские воины спят, и им удастся застать артиллеристов врасплох. Но в советских окопах спали не все. Были оставлены постовые и наблюдатели. Не спала и Соня. В ней пробуждались новые чувства и будоражили ее. Смятенная душа не находила покоя. Она была влюблена! Впервые в жизни! Но еще сомневалась, потому что не знала, какой бывает настоящая любовь. Она лежала на спине, положив под голову руки, и смотрела на низкое небо, расцвеченное звездами. Ей казалось, что оно опустилось так низко, что стоит только протянуть руку, чтобы дотянуться до звезд. С востока на фиолетовый, почти чернильный, бархат ночи выплывала оранжевая, как апельсин, огромная луна. Вокруг нее поверх фиолетового расходились оранжевые разводы с белесыми мазками. Постепенно лунный диск бледнел и становился меньше. В его серебристом сиянии всполохнули степи. Отражаясь фосфорическим свечением, деревья, кусты и трава превратились в инопланетный пейзаж. И ей казалось, что она на другой планете, планете, название которой Любовь. А, может быть, уже нет войны, она окончилась, поэтому так тихо в степи. Соня смотрела на фиолетовый полог ночи, а перед глазами стояли нотные линейки, на которых устроились звездочки. Какие они разные! Она никогда не замечала этого раньше. В высоком бездонье неба величаво царствовали разноцветные искорки. Вот одна подмигнула зеленым глазком, рядом с ней вторая – бледно-оранжевым, третья – лимонно-желтым. Они весело мерцали, разбрызгивая искры. По небу щедро рассыпалось узорчатое живое многоцветье. И вот уже туманность с изумрудно-лимонными, красновато-оранжевыми пассами, убранная серебристыми искорками, расплывалась по небу, издавая звуки. Космическая музыка растекалась по земным пределам. Она рождала надежду, касаясь самых заветных струн души, извлекая из них тончайшие движения чувств. Мириады звезд, искрящимся пледом укрывали небесный купол. Она была потрясена неповторимым величием мироздания. Звезды не только светились удивительным светом, но еще и звучали, как будто бы невидимый космический пианист ударял по ним, как по клавишам и извлекал из них эти чарующие звуки. Перед ней вырисовывалась картина мироздания. Космос открывал ей свои тайны. Непостижимо! Там, вверху тоже есть музыка – космическая музыка. С неба лилась незнакомая, непрестанно меняющаяся мелодия. Она была наполнена тревожными, будоражащими душу, звуками. Поначалу она казалась хаотичной. Но, чем больше и напряженнее Соня вслушивалась, тем она больше стала похожа на определенную мелодию, повторяющуюся в различных вариациях. То в них чудился легкий рокот моря, то взрывы бушующих волн, то перекатывание далекого грома, то тихое журчание степного ручья. Но вот налетела буря, неистово метался ветер над растревоженной и испуганной землей. Соня лежала, не шелохнувшись, завороженная властью музыки, подчиненная ее волшебной силе.

Занимаясь музыкой с детских лет, окунаясь в эту сокровищницу бесценных творений человечества, понимала, как обделен тот, кто не соприкасается с этими драгоценными дарами талантливой части земного шара. Как можно, слушая их произведения не приобщаться к тем высоким идеям, благородным душевным переживаниям, вложенными в них композиторами. С искренним волнением, слушая произведения на уроках музыкальной теории, она ощущала свою солидарность и, в некоторой мере, сопричастность к тому, что в них выражено. Но это была земная музыка. А то, что она слышала сейчас, было совсем другое. Это был сплав земной и небесной музыки, и не развлекательной, а серьезной, классической. Это была музыка мироздания.

А ведь среди своих сверстников она встречала таких, которые не только не понимали классической музыки, но даже не хотели слушать ее. Таких она жалела, и считала, что они обделяют себя, обрекая свою душу на жестокость и черствость. Слушая музыку, Соня открывала для себя целый мир, доселе ей неведомых чувств, что происходило с ней и сейчас. Небесная музыка перекликалась с ее переживаниями, с ее страстями и мыслями. Ей казалось, что сейчас в эти минуты она становится чище, духовно богаче, ощущала прилив новых, неведомых ей прежде сил. Она за всю войну ни разу так глубоко не думала о музыке. Вспоминала занятия в музыкальной школе, приобщение к миру произведений, выражающих непревзойденную глубину содержания, правдивость изображения, сочетающиеся с высоким совершенством художественной зрелости. Как далеко еще было ей до нее, но она стремилась. Стремилась всем своим существом и душевными силами.

Звезды подмигивали ей и звучали в унисон ее мыслям. Она слышала эту музыку небес. На земле же, на удивление вокруг царила такая тишина, такая глубокая и напряженная, которая бывает только в концертных залах при исполнении серьезных симфонических произведений. Тишина, которая является непременным условием в таких концертах. Она способствует сосредоточению. И сейчас Соня в этой совершенно непривычной для войны тишине слушала эту необычную музыку. Она лилась с высоты, овладевала ею, уносила в самые потаенные уголки звучащей мысли. Она увлекала ее с такой чарующей силой, вызывала в душе такие чувства, что у нее перехватывало дыхание. Так может звучать только любовь! Как же многогранно пространство, нас окружающее! Все вещи и события, все, что видим вокруг можно описать словами, изобразить пантомимой, вырезать резцом, запечатлеть кистью на холсте, выразить звуком. А песни, которые она так любит – это сочетание поэзии и музыки. Мелодия дополняет поэзию, и тогда рождаются песни. Трогательный язык музыки высказывает то, что нельзя или почти нельзя высказать словами. И в этом ее прелесть и сила. Небесная музыка так гармонично вливалась в музыку ее души, язык музыки – в язык влюбленной души. Что-то невероятное происходило с ней. В волнении, в памяти всплыли строки из письма Чайковского, которые им читали на уроке: «Вы говорите, что тут нужны слова. О, нет тут именно слов-то и не нужно, и там, где они бессильны, является во всеоружии своем более красноречивый язык, т. е. музыка».[25]

Она пристально всматривалась в небесную нотную тетрадь. Она отчетливо видела линейки и ноты – звездочки на них. Вот одна, на которую она посмотрела, отчетливо зазвучала нотой соль диез мажорного лада, следующая – до диез, следующая ми. Эти три ноты скрипичного ключа повторялись один раз, два, три. Соня напевала за звездами и вдруг поняла… это же «Лунная соната» Бетховена. Ей и удивительно было, и радостно, что такие тонкие, такие выразительные мелодии Бетховенской сонаты сливались с чувственными мелодиями, с переживаниями, рождающимися в ее душе. Может быть, и Бетховен, лежа на земле теплой летней ночью, наблюдая шествие луны по небосклону, и обуреваемый похожими чувствами, слышал музыку, которую потом перенес на линейки нотной тетради. Может быть, и не звезды вовсе, а луна напела ему эту мелодию. Ее серебристое свечение переливается так же, как эти соль диез, до диез, ми, а потом мажорным аккордом торжественно взрывается, словно потоком свечения, хлынувшим на землю. И вдруг в эту музыку небес вторгся совсем инородный звук, враждебный, таящий в себе опасность. Шорох. Поскрипывание. Эти звуки шли не с небес. Это уже было на земле.