прецедент для всех государств, в которых национальные меньшинства стремятся выделиться. Особенно остро эта проблема встанет для ряда бывших республик Советского Союза, в которых с таким трудом удалось погасить кровавые межэтнические столкновения.

Со Слободаном Милошевичем я встретился еще раз уже тогда, когда он был узником Гаагского трибунала. По его просьбе Н. И. Рыжков, Л. Г. Ивашов и я выступили на заседаниях трибунала в качестве свидетелей защиты. До выступления состоялась моя шестичасовая беседа с Милошевичем — он отказался от услуг адвокатов, защищал себя сам, и его предварительные встречи со свидетелями защиты были обусловлены регламентом трибунала. От комнаты, где произошла наша с ним встреча, нас отделяли пятнадцать открывающихся и закрывающихся за мной и неотступно сопровождавшим охранником массивных дверей, не говоря уже о предшествовавшей этому сверке моих документов с компьютером и обыском вплоть до снятия ремня и обуви. Мы имели возможность сверить с Милошевичем аргументы, вспомнить события, которые помогут объективно разобраться в его действиях и помыслах.

Обвинитель Найс не смог привести ни одного довода, опровергавшего свидетеля защиты. Характерно, что, когда, встретившись с прокурором Карлой дель Понте, которую знал раньше, я сказал ей о беспомощности Найса, она ответила: он был сегодня не в форме. Но дело, конечно, не в этом. Найс оказывался каждый раз «не в форме», когда пытался «уличить» Милошевича в руководстве антиалбанским геноцидом в Косове или других смертных грехах. Мне было ясно, что суд над Милошевичем главным образом имел своей целью отвести исторически оправданные обвинения от НАТО, обрушившего бомбардировки на Югославию. Милошевич твердо, смело и, я бы сказал, умело разворачивал процесс над ним в процесс над теми, кто поддерживал и оправдывал творившую зверства Армию освобождения Косова, кто бомбил Югославию. Конечно, и Слободан Милошевич делал ошибки в то время, когда был президентом Сербии, а затем Югославии. Но тем не менее суд над ним был несправедливым, с явно обвинительным уклоном.

Слободан Милошевич умер еще до окончания судебного процесса. Российские врачи настаивали на его временном лечении в Москве. Правительство Российский Федерации дало по требованию трибунала гарантию, что он будет возвращен после курса лечения в Гаагу. Но в последний момент ему было отказано в выезде в Москву — Гаагский трибунал сослался на то, что, дескать, он не так уж нуждается в специальном кардиологическом лечении. Все это было за считаные недели до смерти Слободана Милошевича — не выдержало его сердце.

Глава X

«Семья», Президент и Я

Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает.

Н. Макиавелли

«Ловушки», расставленные на пути

С какого момента меня стало «обкладывать» близкое окружение президента?

Не могу сказать, что сразу после вступления в руководство правительством я ловил «косые взгляды» из Кремля. Однако уже тогда насторожили разговоры управляемых извне СМИ о том, что нынешней экономической команде не удастся переломить тяжелейшую ситуацию, сложившуюся после 17 августа. Меня при этом — пока (!) — никто не трогал. Судя по всему, расчет был вполне определенный: через некоторое время, скажем так, через пару-тройку месяцев, заменить «левую» часть команды, а меня, «полезного для общества» (ведь я получил широкую поддержку — никуда от этого не денешься), превратить в «карманного премьера», соглашающегося, не неся ответственности за экономику, работать с совсем другими по своим взглядам людьми, которых мне «дадут» в правительство.

Приблизительно через месяц после моего назначения Б. Н. Ельцин неожиданно завел со мной, как он сказал, «стратегический» разговор.

— Я хотел бы обсудить ваши перспективы как моего преемника. Что нам следует делать в этом отношении.

Позже я подумал, не была ли эта «стратегическая» беседа проведена с целью прозондировать мою готовность «играть в команде» даже ценой согласия на то, что из правительства уберут «левых», заменив их вновь на привычных «либералов»?

Так или иначе, но в момент разговора воспринял сказанное Ельциным серьезно.

— У меня нет никаких президентских амбиций и вообще считаю, что не смог бы по-настоящему работать во главе правительства, если бы нацелился на президентскую гонку, — таков был мой ответ. — Ведь успех моей нынешней деятельности во многом зависит от несогласия, а в определенном плане и давления на целый ряд руководителей субъектов Федерации. Я не думаю, что все они одобрительно относятся к идеям укрепления центральной власти, жесткого контроля за использованием трансфертов из федерального бюджета, к требованию отмены всех местных постановлений и решений, противоречащих Конституции Российской Федерации и ее законам, усилению борьбы с антиобщественными явлениями, особенно в экономике[37]. А в случае участия в президентских выборах необходимо было бы мое «соглашательство» по этим вопросам или хотя бы отказ от жесткости в их постановке. Я на это пойти не могу. Это не соответствует задачам правительства.

Тогда Ельцин разговор на эту тему прервал. Позже он возвратился к ней — об этом дальше, — но совершенно в другом ракурсе…

Это, пожалуй, была первая «ловушка» на моем пути как руководителя кабинета. Я ее обошел, не только отказавшись играть не по своим правилам, но заявив во всеуслышание, что уйду в отставку, если снимут Маслюкова или Кулика, против которых была развернута огалтелая кампания в подконтрольных олигархам СМИ.

Не знаю, стало ли это основной причиной того, что ни Маслюкова, ни Кулика не тронули вплоть до моего увольнения в мае 1999 года. Возможно, на первых порах окружение Ельцина не хотело осложнять отношения с левым крылом Думы, которое в то время представляло собой большинство. А в последующем кремлевские стратеги пришли к выводу, что моя «инициативная» отставка в связи с увольнением представителей левых сил, которые к тому же хорошо зарекомендовали себя в качестве профессионалов, — не лучший вариант.

Таким образом, мои «левые» заместители продержались в правительстве все восемь месяцев — вплоть до моей отставки. Но их жизнь была далеко не комфортной, и не только из-за трудной работы. Они находились под постоянным обстрелом тех, кто стремился их скомпрометировать, начиная от распространения слухов о том, что на государственные посты расставляются люди за взятки, и кончая огульными обвинениями в коррупции в связи с их деятельностью до вхождения в мое правительство. Я не прошел мимо всего этого и обратился с запросами в МВД, ФСБ, Генеральную прокуратуру. Получил официальные ответы, что они не располагают данными, подтверждающими такие обвинения.

Что касается меня самого, то я не был выбран — ни тогда, ни после — в качестве мишени для подобных наветов. Возможно, потому, что никогда не был связан с какими бы то ни было финансовыми или коммерческими структурами, имел «прозрачные» доходы и