это домыслы и слухи. Такого нет и не предполагается…

Казалось, на этом можно было бы поставить точку. Но президент добавил:

— Я считаю, на сегодняшней стадии, на таком этапе Примаков полезен, а дальше будет видно. Другое дело, что надо укреплять правительство. Этот вопрос стоит.

Это уже можно было рассматривать как «звонок». Я решил ответить публично. И не для того, чтобы предотвратить развитие событий. Напротив, я понимал, что мой публичный ответ будет максимально использован «семьей» против меня — «видите, как осмелел (или обнаглел) премьер, бросая открытый вызов Кремлю; не мы ли говорили, что он все больше проявляет президентские амбиции?». Я отлично знал, что такие «оценки» наверняка западут в сознание президента, но все-таки не мог смолчать — ни по своему характеру, ни по обуревавшим меня чувствам, хотя и слыл человеком сдержанным. Пренебрег советами многих окружавших меня людей.

Мое выступление записали в Белом доме и транслировали по всем телевизионным каналам. В частности, я сказал:

— Хочу повторить свою позицию, которую занимал с самого начала, и никому не надо ее извращать — попытки провести через Думу решение об импичменте президента несостоятельны и контрпродуктивны. Такая политическая игра безответственна и опасна. Она может раскачать общество и спровоцировать серьезнейший политический кризис… Считаю также, что серьезную опасность представляют призывы распустить партии, саму Госдуму, ввести чрезвычайное положение. Это — путь авантюрный, угрожающий взорвать внутреннюю ситуацию в стране, иными словами, путь в никуда. Полагаю недостойной и противоречащей интересам страны, — продолжал я, — ту возню, которая ведется вокруг правительства, а в последнее время и кампанию против его председателя. Пользуясь случаем, хочу еще раз заявить, особенно тем, кто занимается этой антиправительственной возней: успокойтесь, у меня нет никаких амбиций или желания участвовать в президентских выборах, и я не вцепился и не держусь за кресло премьер-министра, тем более когда устанавливаются временны́е рамки моей работы: сегодня я полезен, а завтра посмотрим.

Не знаю, стало ли это реакцией на мое телевыступление, но 19 апреля перед вручением премий и стипендий журналистам президент призвал их «не стравливать» его с Примаковым.

— Когда сталкиваете, — сказал он, — то в обществе появляется неуверенность, в обществе начинают сомневаться: кто прав — президент или премьер. Мы уважительно относимся друг к другу. Советуемся друг с другом, регулярно встречаемся. — Вместе с тем Ельцин добавил: — Премьер-министр еще не привык к критике. А правительство разве работает идеально? Нет. Зачем же обижаться.

В словах и интонациях Ельцина я чувствовал колебания. Обычно в таких случаях он рубил сплеча. Или еще время не наступило для этого?

А «семья» продолжала свое давление на президента. Все больше в этом плане начали нажимать на самую болезненную для него точку — пожалуй, впервые явно пробуксовывало осуществление не просто его намерения, а приказа. Оказалось, очень нелегко снять с поста генерального прокурора Юрия Скуратова. С такой пробуксовкой «семья» решила связать мое имя.

Мои отношения со Скуратовым были хорошие. У нас дважды совпадал по времени отдых в Сочи, где мы общались семьями. Встречался с ним и по делам, будучи главой правительства. Переживал, когда началась история с видеокассетой[42]. Накануне беседы со Скуратовым в ЦКБ Ельцин позвонил мне и предложил поучаствовать в разговоре, который состоялся рано утром 18 марта. Кроме нас присутствовал В. В. Путин. Я был сторонником компромисса, который в конце концов состоялся. Скуратов написал повторное заявление в Совет Федерации об отставке. Было решено, что до заседания Совета Федерации он продолжит работу в Генпрокуратуре. Этому предшествовало эмоциональное объяснение Скуратовым своей позиции. Президент выслушал его молча, однако было совершенно очевидно, что он настаивает на его уходе.

На улице произошел мой разговор со Скуратовым наедине. Я старался объяснить ему, что в данной ситуации — особенно с учетом отношения к нему Ельцина — принятое решение выглядит оптимальным. Мне показалось, что Юрий Ильич поверил мне, так как понимал, что я отнюдь не принадлежу к лагерю его недругов. Знаю, что аналогичную моей позицию занимали и многие его друзья и коллеги по «цеху», с мнениями которых Скуратов считался.

В это время на авансцену вышел А. С. Волошин, назначенный Ельциным главой администрации президента. У меня поначалу установились с ним рабочие отношения. В кабинете председателя правительства стоит селектор прямой связи. Я пользовался достаточно часто этим прямым каналом и решал с Волошиным многие вопросы. Поэтому то, что произошло дальше, и, главное, в какой форме это произошло, было для меня неожиданным.

Волошину «семьей» было поручено подготовить второе заседание Совета Федерации и провести решение об отставке Скуратова. Он поднялся на трибуну, что-то промямлил, что-то невнятное наплел. Думаю, что его выступление во многом способствовало результату голосования: Совет Федерации во второй раз отклонил отставку генерального прокурора. Это было крупным поражением противников Скуратова, которые уверяли президента, что на этот раз Совет Федерации обязательно примет отставку.

Сразу же после голосования Волошин собрал представителей ведущих СМИ и сказал им:

— Не ссылайтесь на меня лично, а процитируйте «высокопоставленного сотрудника администрации», который вам заявил, что это Примаков привел к решению Совета Федерации по Скуратову. Примаков ведет свою собственную игру и не может быть союзником президента.

Убежден, что Волошин не осмелился бы самостоятельно, без согласования, возможно с Березовским (его не без оснований считали человеком Березовского), открыто выйти на «тропу войны». Не исключаю и того, что он пытался защитить себя от обвинений в провале «операции» в Совете Федерации.

Содержание брифинга, который провел Волошин, стало известно мне не только по ленте ИТАР — ТАСС, но и по записи на диктофон — пленку принес один из журналистов, участвовавших во встрече с главой администрации. Я был возмущен до глубины души. Прежде всего потому, что в отношении Скуратова с самого начала занимал однозначную позицию: относился к нему хорошо, тем более считал, что против генерального прокурора не могут быть использованы противозаконные и неконституционные меры, и в то же время говорил ему о необходимости уйти с этого поста, в том числе выступая на том же заседании Совета Федерации.

Но дело было не только в этом. Глава администрации президента в открытую, перед журналистами, «врезал», как говорится, наотмашь премьер-министру. Это был настоящий вызов.

Вскоре состоялось заседание членов Совета безопасности, на котором я председательствовал. После того как была пройдена вся повестка дня, я попросил задержаться членов СБ — там были и руководители двух палат Законодательного собрания, и министры иностранных дел, обороны, внутренних дел, другие. Волошин, сказав, что ему нужно уйти на «назначенную встречу», двинулся к двери. Я попросил его остаться. В присутствии всех спросил Волошина:

— Какое вы, глава администрации президента, имеете право делать