– Знаешь, Глеб, мне наплевать и на тех, и на других. Но если уж кто-то решился брать в заложники женщину с ребенком, то придется помочь тебе. Если хочешь, спрячь документы у меня вот в этом сейфе.

– Я подумаю об этом.

– А что касается твоей… – генерал сделал паузу, чтобы Глеб подсказал ему имя женщины, но Сиверов промолчал, – ладно, тоже мне, конспиратор, привезешь, тогда и познакомишь. Так что моя дача к твоим услугам. Можешь тащить сюда всех, кто тебе нужен. Мне, старику, веселее будет.

– Еще мне нужна машина, – Глеб явно собрался вытянуть из Амвросия Отаровича все, что можно.

– С машиной будет посложнее… Но если ты непривередлив, то у меня в гараже стоит новенькая «победа».

Глеб чуть не рассмеялся. Новенькая «победа»! Подумать только, последнее достижение техники.

– Я на ней почти не ездил, но следить за ней – следил. Это, конечно, не «мерседес» и не «вольво», но послужить верой и правдой она еще сможет.

На лице Глеба явно читалось недоверие.

– Если хочешь, пойдем в гараж, покажу.

Генерал был легок на подъем, они прошли через холл и оказались на улице. Теперь уже туман не казался Глебу таким густым, а серое свинцовое небо таким мрачным – у него было ощущение, словно он попал в прошлое, лет на тридцать-сорок назад. Старый ампирный дом, кирпичный гараж со свежевыкрашенными деревянными воротами, клумбы с поздними осенними цветами.

Генерал отворил ворота гаража и включил свет. Над смотровой ямой, аккуратно поставленная на колодки, возвышалась «победа». Сверкание никеля, отполированная до блеска краска. Генерал ударил ногой по колесу.

– Вот только подкачаешь, и можно ехать. Минут через пятнадцать Глебу действительно пришлось убедиться в том, что автомобиль в полной исправности. На спидометре значилась смешная для такой старушки цифра: тридцать тысяч километров.

– Я же говорил тебе, машина новая.

Вдвоем с генералом Глеб поменял в «победе» аккумулятор, залил масло, содержимое двух канистр бензина исчезло в топливном баке. Сиверову пришлось попотеть, вручную накачивая колеса.

Наконец, машина выкатилась из гаража. Генерал сел за руль, Глеб устроился рядом. Амвросий Отарович включил радиоприемник и Глебу показалось: сейчас из динамика зазвучит бравурная песня конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Но вместо нее раздался скрипучий голос диктора «Голоса Америки», вещавшего на средних волнах.

– «Победа» – отличная машина, – радовался генерал, водружая на переносицу очки. – Вот если бы и я мог не стареть…

* * *

Он запустил двигатель, не прикасаясь руками к рулю, стал вращать его коленом.

– Можно и без рук вести. А что касается рыбалки или охоты…

«Победа» выехала за ворота и, плавно переваливаясь на ухабах, покатила по проселочной дороге.

– Вот, только пыль протри, – генерал подал Сиверову тряпку.

Тот принялся смахивать с приборной панели дохлы мух.

– Откуда только такая дрянь берется? – возмущался Амвросий Отарович, глядя на дохлых насекомых. – Вроде бы стекла плотно закрыты, и гараж заперт.

Проселок кончился, и узкая асфальтовая лента дороги заповедника зашуршала под колесами. Впереди замаячил небольшой горбатый мостик для пешеходов. Генерал подкрутил усы и прибавил газ. Стрелка спидометр двинулась к цифре девяносто.

– Раньше сто двадцать могла выжимать, – не без гордости сказал генерал, глядя, как стрелка переваливает цифру сто.

Машина взлетела на горбатый мостик и, сорвавшись с его вершины, метров пятнадцать пронеслась по воздуху.

– Ух! – воскликнул Амвросий Отарович, победно взглянув на притихшего Сиверова.

Генерал резко тормознул, развернул автомобиль на месте и поправил сползшие на кончик носа очки.

– Ну что? Берешь?

– Беру.

– Смотри, не угробь. Эта машина покрепче мраморного пресс-папье, на крыше может хоть сотню метров проехать. Главное – руль из рук не выпускать.

Лоркипанидзе вышел из автомобиля, обошел его и, не обнаружив повреждений, гордо оперся одной рукой о капот.

– Номера у нее только немного странноватые, – усмехнулся Глеб, глядя на старые, полузабытые с детства, номера желтого цвета с буквами после цифр.

– Так ведь и техосмотр она уже лет двадцать пять как не проходила.

Генерал и Сиверов обменялись понимающими взглядами.

– Ты с собой пару зеленых бумажек вози, это будет получше всяких там документов и доверенности. Но только учти, если влипнешь, то машину ты у меня угнал. Ни к чему мне лишние неприятности.

– Спасибо, Амвросий Отарович, – Глеб любовно провел ладонью по сверкающему капоту. Генерал сделал приглашающий жест.

– Садись за руль, довезешь меня до дому. И если спешишь, то езжай.

– Я бы с удовольствием у вас остался, посидели бы… – принялся извиняться Сиверов.

– Да я же вижу по твоим глазам, – рассмеялся Лоркипанидзе, – тебе не терпится поскорее броситься в дело. Ну так и бросайся.

Глеб на обратной дороге повторил подвиг генерала – «победу» лишь плавно качнуло, когда она приземлилась на колеса.

– Смотри только, по ступенькам без нужды не езди, – напутствовал Сиверова генерал Лоркипанидзе.

Они распрощались у самых ворот генеральской дачи. Амвросий Отарович обнял Глеба и прошептал ему на ухо:

– Не нравится мне вся твоя затея, но что поделать, наверное, теперь времена такие настали.

– Конечно, такие, – согласился Глеб, – надеюсь, вас из-за меня не будет неприятностей.

– Да брось ты, какие неприятности, если помог сыну своего друга. Глеб, не забудь, не последний раз ко мне за помощью обращаешься. Старый генерал всегда готов послужить хорошему делу.

– Да, все они мерзавцы, Амвросий Отарович, мне бы вот только Ирину спасти. Генерал расхохотался.

– Ну вот и проболтался. Значит, ее зовут Ирина.

– Она чудесная женщина.

– Я в этом не сомневаюсь, – Амвросий Отарович хлопнул Глеба по плечу. – Знаешь, что мне раньше казалось: доживу до восьмидесяти и все – больше не стоит. А теперь понимаю, настоящая жизнь только-то и начинается.

Глеб понимал, что Лоркипанидзе просто хорохорится, пытаясь доказать ему, что время старшего поколения еще не прошло. Но он знал, стоит отвернуться, как лицо Амвросия Отаровича сразу станет усталым, взгляд погаснет.

Вот теперь, после свидания с генералом Лоркипанидзе, Глеб Сиверов почувствовал настоящее желание потягаться силами с ФСБ. Он никогда не считал себя всецело принадлежащим этой организации, предпочитая оставаться «свободным художником».